Проследив
за его взглядом, я увидел Крэнстона.
Мне нравилось наблюдать, как Джон Крэнстон плывет. Он лежал на воде
высоко и плоско, словно кости у него, как у птицы, наполнены воздухом, а
руки взлетали и падали, взлетали и падали, и можно было разглядеть, как
между пальцами завихрялись белые бурунчики; и потому, что он греб без
остановки, без паузы, все тело его было обвито длинными пенящимися
струями. Если долго смотреть, могло почудиться, будто у него в пальцах
скрыты крошечные реактивные двигатели. Я никогда не видел, чтоб он
уставал. Иногда, после очередного скоростного броска, когда он касался
стенки и повисал на пенопластовой дорожке, на лице его появлялась
непроизвольная гримаса боли, выдававшая смертельную усталость мышц. Но
Крэнстон тут же спохватывался, наверное, стыдясь этой гримасы, искажавшей
его чуть продолговатое мужественное лицо, раньше срока махал рукой
Маккинли и снова бросался в воду.
"Иногда, подплывая к финишу, клялся себе, что теперь же, немедленно,
заброшу плавание и уйду, не было никаких сил терпеть разламывающую тебя на
части боль", - признался однажды Крэнстон. Я кивнул ему сочувственно
головой, ибо это состояние было и мне знакомо. Оно-то да еще кое-какие
личные обстоятельства вынудили меня раньше срока оставить тренировки. Но
было бы обидно, если б такое случилось и с Крэнстоном; за долгую жизнь в
спорте я не встречал человека, плавающего так красиво. Именно красиво (о
скорости я молчу, ибо кто не знает Джона Крэнстона, чемпиона и
рекордсмена, чьи секунды всегда выглядели фантастическими на фоне самых
блистательных достижений), и за его плаванием я готов наблюдать часами.
Между тем Маккинли взялся за секундомер.
Я тоже поспешно извлек из карманчика свой призовой "Лонжин" с
гравировкой и положил большой палец на головку.
Тренер что-то говорил, наклонившись к Крэнстону. Маккинли в свое
время считался неплохим пловцом; в Мельбурне, на Олимпийских играх, чистая
случайность помешала ему получить бронзовую медаль, но из завоеванного
четвертого места он сумел выжать максимум прибыли. Сразу после Игр он
распрощался с голубой дорожкой, организовал школу плавания в Калифорнии, и
спустя четыре года в Риме двое его ребят сумели пробиться в призеры.
Репутацию Маккинли едва не сгубил случай, когда у парня забрали золотую
медаль за употребление допинга. Отголоски этого грехопадения слышались
почти год, были исписаны горы бумаги, но Маккинли категорически отрицал
какую-нибудь причастность к использованию запрещенных анаболиков. Спустя
год Мондейл выиграл золотую медаль на чемпионате мира в Белграде и таким
образом реабилитировал и себя, и тренера. Мне трудно судить, как оно было
в действительности, но Маккинли вызывал у меня чувство настороженности,
впрочем, что темнить, - он мне просто не внушал доверия.
Когда Крэнстон начал тренироваться у Маккинли (а это произошло вскоре
после Игр в Мехико), я еще мало знал их обоих. Но позднее с Джоном у нас
завязалась искренняя дружба, с его тренером мы едва здоровались...
Маккинли пошел к старту, Джон не спеша поплыл туда же, расслабленно
выбрасывая руки и подолгу скользя после каждого гребка. Остальные пловцы,
видимо, по команде тренера, перебрались на соседнюю дорожку. Я догадался:
Крэнстон пойдет дистанцию. Сто или двести метров?
Джон взялся за бортик, неуловимым движением подтянулся и оказался
наверху. У него было длинное мускулистое тело, широкая мощная грудь, узкие
бедра и талия, которой позавидовала бы любая девушка. Я знал: весит он
восемьдесят восемь килограммов, наверное, никто в олимпийском бассейне
Монреаля не весил больше, но это не мешало ему плыть легко.
Джон вспрыгнул на тумбу, кончиками пальцев ощупал край. Встряхнул
мышцами, неспешно наклонился и, словно выброшенный катапультой, взлетел в
воздух, уже в воздухе включил ноги и сразу же, едва коснувшись
поверхности, рванул руками воду.
Я перевел дыхание и краем глаза взглянул на секундомер. Стрелка
отсчитывала секунды.
На Крэнстона никто не обращал внимания, бассейн был наполнен
мелькающими в воздухе руками, белыми бурунами и шумом взболтанной воды.
Тренерские свистки едва пробивались сквозь неумолчный гул.
Все! Я нажал головку секундомера.
Ну и дурацкий, наверное, вид у меня! Руки мелко тряслись, со лба
стекали соленые капли пота и заливали глаза, во рту пересохло так, что
свело челюсти.
Я не верил собственным глазам. Крэнстон проплыл сто метров (при всех
скидках на возможные ошибки с включением и выключением секундомера) за 48,
8 секунды!
Как вам популярнее объяснить, что значили эти микроскопические
частички времени для пловца? Джим Монтгомери и Джо Боттом незадолго до Игр
сумели "выплыть" из 51 секунды: чуть-чуть, на самую малость, заметную
разве что электронному секундомеру, опередили они стрелку. Их достижение
поспешили объявить фантастическим. Результат на стометровке, то есть
абсолютная скорость в воде, колебался на пределе человеческих
возможностей, и даже футурологи осторожно предсказывали время 50.0 - 49,9
на конец нашего века.
Я спустился к самому краю трибуны и, когда Крэнстон приблизился к
повороту, крикнул:
- Джонни!
Он услышал, остановился и стал крутить головой из стороны в сторону,
мне пришлось крикнуть еще. Увидев наконец, он глубоко нырнул, почти у
самого дна миновал плавающих и появился у бортика;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27