Это он, первый, нарушил уклад и женился на гречанке. Но он — мужчина. То, что дозволено Юпитеру, не дозволено быку.Если Жанна выйдет замуж за этого Павла, её дети будут русскими, будут носить фамилию Резник. Они будут обеспеченными, и дети этих детей тоже будут иметь всё. Но Малик этого уже не застанет. Если бы у него был сын, он бы более лояльно отнёсся к выбору дочери. Но Жанна у него одна. И он не может позволить ей исчезнуть из рода Гусейновых. Разве что её избранник примет ислам! Но Павел Резник, сын олигарха, никогда не пойдёт на такое. Ему незачем это делать, представителю так называемой «золотой молодёжи». Так что Малик не позволит Жанне сделать подобный выбор. К тому же если она выйдет замуж за русского, она уйдёт из Семьи. Кто останется во главе? Что станет с общиной? То, что лучше, чем при Малике, не будет, это ясно. Будет хуже, притом намного, а Малику не хотелось, чтобы так случилось. Даже если он этого уже не увидит, он не мог допустить, чтобы всё, что он строил в течение стольких лет, разрушилось из-за прихоти девчонки!Особенно после того, как недавно отстаивал её кандидатуру, способную заменить его, когда придёт время. Никто из присутствующих не понял, что это время грядёт очень скоро. Они сочли это одной из причуд Малика, и поклялись Аллахом. Но, так как они уже поклялись, должны будут сдержать свою клятву. Аллах священен, да падёт его гнев на голову ослушника!А с Жанной надо что-то решать, и немедленно. Малик откинулся на спинку кресло, и лицо его просветлело. Вот старый дурак, и чего это он так разволновался? Скорее всего, у Павла этого с Жанной — обычный роман. Его дочь не могла всерьёз увлечься мужчиной, да ещё и русским, после недолгого пребывания в Лондоне! Они повстречаются немного, а потом она его бросит. Ведь она — его дочь, она не сможет решиться на брак с иноверцем, она не омрачит последних дней отца и не ослушается его воли, не уйдёт из Семьи! Но всё равно надо бы поостеречься и предусмотреть любой поворот событий. На всякий случай.Малик задумчиво взглянул на отпечатанный на компьютере отчёт, и прочёл ещё раз абзац, посвящённый украинским родственницам жены Резника. Досье было максимально полным, поэтому Малик быстро сообразил, кого отправить на передовую.Он нажал кнопку селектора и сказал секретарше, тоже Жанне:— Тофика ко мне, и побыстрее.
— Знаешь, я ведь почти ненавидел тебя, — признался Ковалёв. — Думал, что это ты способствовал тому, что моя Галка так изменилась! А, оказывается, она всегда была такая, просто я этого не замечал.— Мы этого не замечали, — поправил его Резник.Он сидел в удобном кресле в палате Владимира Ильича и с аппетитом грыз яблоко, килограмм которых принёс другу.— Так вот, — продолжил Ковалёв, — со временем я стал считать, что это ты виновен во всех моих неудачах, потому что все они брали исток у семейных неурядиц, понимаешь? Ты же процветал и богател, тогда как я скатывался всё ниже. Я и продюсером-то стал, чтобы быть хоть чуть — чуть похожим на тебя, чтобы стать публичной персоной. Но, опять-таки, ничего хорошего мне это не принесло. А когда я… потерял мужскую силу, то снова стал винить тебя. Галка постоянно смеялась надо мной, и говорила о тебе. Вот, мол, зря она вышла за меня, надо было ей дождаться тебя из армии. И это на том фоне, что ты — мой старый друг, у тебя ничего не было, когда ты начинал свою карьеру, а у меня был неплохой старт, ведь родители предоставили мне такую возможность. И я постепенно стал привыкать к мысли, что я — никчёмность, бесполезное существо. А ты — почти Бог. И от этого я стал ненавидеть тебя ещё сильнее, потому что я тоже мог бы быть Богом. Но я научился винить в своих неудачах тебя, и это спасало меня, скрашивало моё существование. Я думал, что, раз я импотент, никчёмность и серость, то должен сказать спасибо за то, что мне разрешено жить. И, так как сказать это спасибо мне надо было кому-то, то я говорил его самым близким людям — Галине и Милке. Вот только чем чаще и искреннее я им это говорил, тем меньше они меня понимали, а потом и вовсе стали ноги вытирать… Я вообще перестал жить, меня, Ковалёва Владимира Ильича, уже и не было, осталась только телесная оболочка, да паспорт… Моё сознание отравляла мысль, что я вообще не мужчина. Знаешь, как в анекдоте: — Встать! Встать при исполнении гимна, я сказал! Ну, встать! Ах, даже при исполнении гимна — нет? Не встаёшь? Увы… Извини, милая…Резник заулыбался, хотя, на его взгляд, анекдот был весьма пошловат и нехорошо попахивал. Следовало переключиться на другую тему.— Знаешь, я в какой-то мере даже рад, что ты попал в больницу, — вдруг произнёс он. — По крайней мере, ты смог понять свою жизнь, проанализировать её и прийти к определённому выводу. Ведь ты пришёл к выводу, не так ли?Ковалёв кивнул. Он был ещё слаб, лежал на высоких подушках, но глаза его горели.— Если бы не этот твой инфаркт, мы бы никогда не стали разговаривать так, как сейчас, — продолжил Резник. — Я тоже хочу выложить тебе то, что было у меня на душе, и есть сейчас.— Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец, — улыбнулся Ковалёв.— Режу, режу, — поднял руки кверху Резник. — Я никогда не собирался становиться промышленным магнатом или олигархом. Ты же помнишь, я хотел быть художником!Ковалёв кивнул, и тут же устыдился. На самом деле он абсолютно не помнил, кем хотел стать Резник. И что он когда — то рисовал неплохие картины, тоже забыл.— И только когда Галка вышла за тебя замуж, а потом наша дружба как-то свернулась, и отношения перешли в разряд приятельских, а не дружеских, я понял, что хочу опередить тебя — во всём. Чтобы Галина пожалела, что потеряла меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78