Правда, перед Комсомольской, когда уже были видны огни этой станции, а Олег лёг спать, указав направление, начальник похода Витя Чистяков ухитрился всё-таки убедить всех, что огонь — это звезда и увезти поезд километров на двадцать в сторону.
Машины в походе работали хорошо. Однако вся красота их и комфорт полетели сразу. Начало этому положили печки обогрева, которые отказали ещё в Мирном. Поэтому на одной машине установили угольную печку, на второй — соляровую, а на третьей — авиационного типа.
День восемьдесят четвёртый. В четыре часа дня был первый учёный совет. Обсуждались итоги похода на Комсомольскую. Доклад сделал начальник этого похода. Парень мямлил, говорил общие фразы. Однако можно было понять, что машины идут неплохо, но шалит отопление, летят пальцы, иногда ломаются траки в местах, где нет уширителей. Говорят, на Большой земле поломка траков очень редкая вещь.
Потом сделал сообщение о намечаемом весной походе к Южному географическому полюсу Андрей. Он утверждал, что при максимальной нагрузке машин, если расход горючего на километр пути не превысит того, что был в походе на Комсомольскую, можно осуществить поход в полном объёме и уложиться по времени до отхода последних судов, которые придут за нами через год.
Многие отнеслись к словам Андрея скептически, говорили о том, что его план осуществим лишь при благоприятных условиях, а на практике оказывается все сложнее: могут начать буксовать машины на мягком зимнем снегу и т.п. Говорили и о том, что ещё ни один поход в Антарктиде, начиная с Амундсена, не «влезал» в плановые рамки.
После совета мы с Вадимом снова любовались закатом, Он здесь таков, что его трудно описать словами. Иногда он золотой, иногда пунцово-красный. Когда закат золотой, кажется, что благородный металл заполняет небо и часть его тонким слоем выливается в море. Оно тоже становится золотистым, чуть зеленоватым, как будто слой металла здесь слишком тонок. И на этом золотом фоне моря и неба лежат голубые айсберги. Жёлтый цвет «не пристаёт» к ним. Они раскрашены лишь в голубые тона — от почти белого до темно-синего. Чёрный остров Хасуэлл не портит картины, он смотрится как рисунок чернью на золоте.
Иногда закат бывает красным, но это не назойливый ситцево-красный цвет. Несмотря на громадную плотность и яркость, здесь красный цвет очень нежен, что-то среднее между акварелью и пастелью. Море при этом приобретает светло-голубой цвет прозрачного воздуха бабьего лета, а невозмутимые айсберги теперь уже как бы висят в воздухе. Небо удивительно расцвечено не только на западе. Вы поворачиваетесь на восток — и здесь оно горит алым пламенем, книзу темнеет до густо-фиолетового цвета. Особенно эффектен при этом горизонт. Возвышающиеся айсберги светлой зубчатой стеной проектируются на темно фиолетовом фоне, а над ними холодно — алая полоса «антизаката».
Красота невероятная и подавляющая. Все время досадуешь, что запомнить и зарисовать все это невозможно, что ты бессилен унести это с собой, а когда вернёшься домой, то слабая речь не расскажет всего, да и не поверят тебе…
Иногда бывают миражи. Тогда горизонт моря, обычно зубчатый от айсбергов, ровен, а выше примерно на палец, висит синяя стена ледяных гор. Но в то же время, глядя на эту красоту, приходишь к мысли: постоянно жить здесь непросто. Красота тут слишком яркая — ядовитого цвета мухомора. Простодушный начальник транспортного отряда, посмотрев на висящие в небе айсберги миража, тяжело вздохнул и выразил это так: «Скучно здесь…»
После ужина выяснилось, что завтра можно лететь на Дригальский.
День восемьдесят шестой. Летали на остров Дригальского. Встали в шесть утра, ведь самолёт в семь. Оделись потеплее: унты, четыре пары брюк (кальсоны, спортивные, лыжные и штормовые), свитер и специальная стёганая куртка. В самолёте все забито до отказа. Ведь мы везём буровой станок и к нему сорок шнеков по восемнадцать килограммов каждый. Нас, гляциологов, пять человек (Казарин, Андрей, я, Толя, Юра) да экипаж тоже из пяти человек. Первым пилотом летит огромный Федя Чуенков, вторым — его друг, щуплый, но ас Петя Рогов штурман конечно же Юра Робинсон, радист Коля и бортмеханик Филимоныч.
Машина бежит между бочками, отрывается и, делая левый круг, идёт к морю. Сразу после взлёта все замолкают и смотрят вниз Не только мы, но и весь экипаж. За окном море. Обычно оно темно-сине-серое. Внизу Мирный, остров Хасуэлл. Иногда видно, как у северного его берега как бы стелется белая пыль. Это летают тучи различных птиц. Внизу местами виднеется открытая вода, скопления айсбергов. Море как бы покрыто блёстками застывшего светлого на тёмном фоне воды прозрачного сала. Блестков очень много, в некоторых местах они даже налезают друг на друга. Так замерзает океан.
До острова Дригальского сорок минут полёта. Иногда приходит мысль остановись моторы — и все ведь у нас на борту нет даже спасательных поясов, не говоря уже о лодке. Только металл, а самолёт продержится на воде минуты. Даже если наш SOS будет принят, нам никто не поможет… Но моторы работают хорошо. Захожу в тесный проход между клетушками радиста и штурмана, сажусь на свободное сиденье у левого борта сзади первого пилота. Вот он, остров Дригальского. Громадная низкая лепёшка, геометрически правильно расползающийся блин жидкого теста, на который небесная хозяйка опустила громадный стакан и подрезала слишком тонкие края. Поперечник его двенадцать километров. Берега острова обрываются со всех сторон в океан. Попасть сюда можно только самолётом.
Через несколько минут летим уже над белым, покрытым мелкими застругами полем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56