». И он был готов на деле доказать ей, что старается изо всех сил.Паула пришла в обычное время. Она поцеловала его и вообще делала вид, будто между ними ничего не произошло. Она прошла на кухню, чтобы, по обыкновению, приготовить ужин. Арон, облегченно вздохнув, остался на своем месте, пока не услышал: «У меня все готово».Однако, когда они уже сидели за столом, он заметил, что она сегодня не такая, как всегда, неразговорчивая и вообще более серьезная, чем обычно. Арон допускал, что она просто ждет от него извинений, но ему было не совсем ясно, кто и перед кем должен извиняться: то ли он перед Паулой за свое обычное, впрочем, поведение вчера вечером, то ли Паула перед ним — за свое, совершенно необычное. И тогда ему подумалось, говорит он, что всего лучше никому ни перед кем не извиняться.— Ты слушал радио? — спросила она.— Сегодня? Нет, не слушал.— А газету читал?— Тоже нет. А в чем дело?Паула вышла, взяла у себя в сумочке газету, положила ее на стол и продолжила ужинать. Арон бегло перелистал ее, но не заметил ничего особенного, пока Паула с явным раздражением не сказала ему:— Ты что, читать не умеешь? Да на первой же странице!А на первой странице было опубликовано сообщение о том, что американцы сбросили какую-то новую бомбу на один японский город, разрушения просто чудовищные, писала газета, невероятное количество погибших.— Ты это имела в виду? — спросил Арон.Паула сочла его вопрос циничным. Она предполагала бурное возмущение с его стороны, а он, видите ли, спрашивает, что она имела в виду. Между тем Арон не испытывал никакого возмущения. И дело вовсе не в том, говорит он мне, что он не был настроен спорить, тем более сегодня, когда в носу все еще щипало от дыма вчерашней размолвки, напротив, он искал примирения. Но в этой истории с бомбой он принципиально придерживался другого мнения, а поддакивать Пауле решительно не желал. Он сказал себе, а потом и ей, что далеко-далеко отсюда какая-то проклятая фашистская банда до сих пор не сложила оружие и что он при всем желании не может понять, следует ли ему вообще возмущаться, если этим преступникам отвесили оплеуху.— По-твоему, это называется оплеуха?! — воскликнула Паула. Она разозлилась так, как никогда раньше, сперва на тех, кто сбросил бомбу, а потом и на него, голос у нее сорвался, что, по словам Арона, показалось ему ребячеством. — Исход войны в Японии и без того решен, — сказала она, — и это уже всем известно, а теперь, чтобы собственных убитых было на сотню-другую меньше, они убивают сотни тысяч. Как это назвать, если не убийством, истерическим убийством, — кричала она, — своим ненужным проявлением силы они сделали себя убийцами! Этот Трумэн уничтожает с помощью одной-единственной бомбы целый город, а ты смеешь называть это оплеухой?!— Не цепляйся к слову, — сказал Арон.Паула выскочила из-за стола и принялась хлопать дверьми, испуганный Арон остался сидеть на кухне и размышлять о том, что никогда не знаешь из-за чего может возникнуть ссора, человека просто обложили со всех сторон. Вернувшись в гостиную, он не обнаружил там Паулу, она явно легла, а приемник прихватила с собой, из-за двери доносился неясный голос диктора. За весь убитый на ожидание день он так и не приступил к работе, а потому взял свои счетные книги, достал из шкафа бутылку коньяка и сел за работу. Во всяком случае, она осталась дома.Спустя несколько часов он тоже прошел в спальню. Паула спала, а по радио звучала какая-то музыка. Арон старался двигаться как можно тише, чтоб не разбудить ее. И пусть даже он не считал себя пьяным, ему не хотелось, чтобы она учуяла запах спиртного, хотя он и почистил зубы самым тщательным образом. Но когда он выключил радио, она сразу проснулась и закурила сигарету, готовая к новым спорам.Арон сказал:— Только, пожалуйста, не начинай с того места, на котором мы остановились.Она отнюдь не ответила резкостью, напротив, она подсунула ему под голову руку в знак примирения, уж такой она была. А потом сказала:— Ах, Арно, ты совсем ничего не понимаешь.— Чего это я не понимаю?— Потому, что ты полон ненависти.— Я полон ненависти?— Может быть, это вполне понятно, может быть, это и вообще нормально, но все равно это нехорошо. Конечно, я все несколько упрощаю, но перестань, ради Бога, видеть всюду сплошных мучителей. Надо умерить в себе жажду мести. Если по-прежнему будут действовать старые законы, снова и снова будет повторяться одно и то же.— Когда это я говорил про месть?— Ну не говорил, так думал.— Мало ли кто о чем думает.— Уж не будешь ли ты всерьез утверждать, что если какое-нибудь правительство ведет войну, то нет ничего плохого, если оно сбросит бомбу и одним ударом уничтожит целый город?Этими словами она снова подобрала оборванную нить, о, Паула была достаточно упряма.Арон ответил:— Во-первых, нет такого правительства, которое могло бы собственноручно вести свои войны, а во-вторых, было бы и впрямь неплохо отменить старые законы. Мир, веселье, покой… Ты думаешь, я бы возражал против этого? Но отменять должны всё, всё без исключения. Даже одно-единственное исключение — это уже дыра, сквозь которую может вползти новое несчастье. Только идиот способен встать и крикнуть: «С этого дня можете делать со мной все, что захотите, лично я буду соблюдать мир». Если ты попытаешься сделать это, то завтра же окажешься в газовой камере.Паула вздохнула и выдернула руку у него из-под головы. У Арона не было сна ни в одном глазу, может, выпил недостаточно. Он решил сменить тему разговора. Сделав небольшую паузу для приличия, он спросил:— А для Марка у тебя никаких новостей нет?Хитрость удалась. Паула снова оживилась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78