Напротив, он желает им добра. Но это… как бы сказать?.. Неправильное добро, что ли. Не от сердца.
— Постой, что ты имеешь в виду? — Гаптен потерял мысль и закачал головой из стороны в сторону.
Андрей задумался.
— Понимаешь, — начал он через какое-то время, — Инквизитор изучил этот мир, изучил людей. Например, он знает, что люди боятся власти и что они будут пресмыкаться перед ней, как только она покажет зубы. Причем перед всякой властью — властью правителей, властью авторитетов, предрассудков, властью их собственного страха…
— Первая Печать, — отметил я сам для себя и тут же вспомнил слова Данилы: «Власть — это не когда кто-то правит, власть — это когда кто-то подчиняется».
— Инквизитор знает и другое, — продолжал Андрей, — он знает, что люди часто готовы пожертвовать ценным и важным ради своих мелких, сиюминутных прихотей и желаний. Как часто случается, что человек отворачивается от тех, кто его любит. Ведь часто же! И от чужой беды, чуждой боли…
— Это вторая Печать, — понял я. — Эгоизм.
Андрей кивнул.
— И наконец сам он, этот Инквизитор, он же завидует . Он завидует самому себе! И это третья Печать. Он не хочет верить в то, что люди такие, как он о них говорит. И он не хочет быть тем, кто так говорит. Нет, не хочет. Он завидует себе, но не ожесточенному, не разочарованному, не отчаявшемуся. Понятно я объясняю? Он завидует себе — тому, каким бы он был, если бы в нем была сила Христа…
— Да! — понял я наконец. — Да-да! Он силе Его доброты завидует! Точно! И поэтому именно атеист Иван эту притчу рассказывает, потому что в нем тоже этой силы нет, только разум!
— Да, — Андрей улыбнулся мне и вернулся к тому, с чего начал. — И поэтому доброта бывает разной — и правильной, и неправильной. Бывает от сердца, а бывает от разума. Формально ведь Великий Инквизитор что говорит?.. Бог оставил людей один на один с жизнью. «Живите, боритесь, создавайте себя!» — вот завет Бога к человеку. Но людям было бы легче, если бы Бог был Золотой Рыбкой, Щукой, исполняющей его желания, Коньком-горбунком. А это не так. И вот Инквизитор предлагает людям осязаемую иллюзию — определенность, стабильность, «маленькое человеческое счастье», мудрость и защиту Церкви. Он говорит: «Не ищите смысл жизни, не ищите правды, но живите так, как мы скажем, потому что мы знаем Его Тайну». И он, этот Инквизитор, действительно желает людям добра, но это доброта от ума, а не от сердца. Он самих людей не видит, они для него — стадо: тысячи тысяч.
— А у Христа доброта от сердца… — дополнил я.
— Да, — продолжил Андрей. — Христос не к тысячам избранных приходил, как говорит Инквизитор не к сотням, не к десяткам, Он к одному приходил — к каждому. И вот теперь Он смотрит на одного , на Великого Инквизитора, и сострадает ему. Не сочувствует, не жалеет, а сострадает . Тот говорит: «Я ненавижу Тебя». А Он подходит и целует его в губы. И в этом все …
— Сострадает, — эхом повторил Гаптен.
— Можно все делать правильно… — задумчиво сказал Андрей, словно бы подводя итог своим словам. — Можно и думать правильно, и поступать правильно, но вот доброты в этом не будет. А если доброты нет, то тогда и дела мертвы, и мысли, и поступки. Истинная доброта — она от сердца. Это открытость, это подлинное бесстрашие — вот что такое настоящая доброта…
— И что ты думаешь? — спросил у него Гаптен, показав глазами на мерцающий экран.
— Данила протянет луковку. А что дальше будет?.. Не знаю.
— Луковку? — я был уверен, что ослышался.
— Да, — задумчиво ответил Андрей.
— Это тоже из «Братьев Карамазовых», — пояснил Гаптен. — Луковка…
И было видно, что он понял в этот момент что-то очень важное, что-то значительное. Но что?..

Часть первая
Данила подошел к обычной, ничем не примечательной двери на шестом этаже одной из тысяч городских многоэтажек. Поднял руку, чтобы нажать на звонок, но не нажал. О чем-то задумался. Рука повисла в воздухе, замерла в двух сантиметрах от звонка. Павел — так звали человека, который обратился к нам с экрана, — бросил Даниле вызов. Да, он вызвал его на дуэль. О чем он говорил в своем странном монологе?..
Он сказал: «Я хочу умереть, убить себя, чтобы ты знал, Данила, — мир не спасти. Нет. И ты не спасешь, и никто не спасет. Пусть я ничтожество, никто, тварь дрожащая. Но моя кровь, кровь ничтожества, будет и на твоих руках, Данила, и на руках этого мира. И ты будешь жить дальше, и ты будешь жить, зная, каков этот мир, который ты защищаешь. Он — убийца.
Да, умрет букашка, мелкий, маленький человечек. Но если мир допускает это, то все неправда, все ложь. И Бога нет, и Света нет, и Будущею не будет».
Палец Данилы коснулся синей кнопки звонка. Дзынь…
За дверью послышался шум, щелкнул замок, и дверь открылась.
На пороге стоял Павел — высокий, худой, немного сутуловатый, с копной пепельного цвета волос. Под серыми глазами темные круги, впалые щеки, утонченный, чуть сдвинутый вправо нос. Одет по-домашнему: мятая майка, поношенные спортивные штаны и шлепанцы на босу ногу. На вид ему лет двадцать пять—двадцать семь. Но глаза старые-старые, мертвые, словно пуговицы из мутного стекла.
— Данила? — неуверенно спросил он, тонкие темные, стреловидные брови изогнулись.
Данила ничего не ответил.
— Быстро ты, — Павел повернулся к Даниле спиной и прошел в комнату. — Заходи, коль не шутишь.
Но Данила так и стоял на пороге. Голова опущена. Смотрит исподлобья в спину «дуэлянту», и я готов поклясться, решает для себя один-единственный вопрос — играет Павел или страдает по-настоящему.
Часто так бывает — человеку кажется, что он страдает, но на самом деле это только маска. Иногда люди так свыкаются с этой ролью, с этим имиджем, что уже и сами не могут отличить — где у них настоящая боль, а где разыгранная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32