Здорово перепачкался в смоле и сухих иголках, зато теперь мог оглядеться поверх враз просевшей щетины леса. Добегая до холма, ленточка дороги, ровно хлипкий ручеек, начинала обтекать его, причем не в самую короткую сторону. Судя по смутным, терявшимся в дымке деталям, она опоясывала холм подковой и удлинялась при этом мили на три. Уже совсем на пределе видимости Шагалан различил серые башни города. Несколько букашек шевелились вдали на большаке, вокруг же все словно вымерло. Кузница у изгиба дороги казалась если не покинутой, то спящей беспробудным сном: ни людей, ни живности, ни звука, ни дымка из труб.
Удовлетворенный тем не менее осмотром, Шагалан слез на землю, извлек на свет купеческий кошель, капельку отощавший накануне, и засунул в него пару медяков. Затем решительно направился вперед. Накатанная колея, отворачивающая от тракта, выдавала наметанному глазу обманчивость запустения. Просторный, убитый копытами и колесами двор огораживали только сгнившие остатки частокола да заросли бурьяна высотой с человека. Такой же бурьян подступал к самым стенам, выше по бревнам полз вьюнок, а на тесинах крыши угнездились подушки мха. Все вместе они превращали избу в зеленый холмик, теряющийся на фоне большого собрата.
Юноша едва приблизился к почерневшему от времени крыльцу, как дверь избы без скрипа распахнулась. Появившийся на пороге мужик вполне гармонировал со своим домом, напоминая скорее лешего из сказки. Круглое, заросшее до глаз шерстью лицо, копна сбившихся волос, непонятного цвета дерюга на широких, но ссутуленных плечах. Под мышкой мужик держал внушительной величины медную ступу, в которой монотонно орудовал пестом, способным уложить быка. Черные глаза глянули из глубин черных же волос весьма сурово.
– Чего надо? – глухим голосом спросил леший.
Шагалан подумал, что следовало бы улыбнуться, но голова по-прежнему болела, а настроение портилось. Все, что смог сделать, – хмуро буркнуть:
– Водицы бы испить, хозяин.
Бородач, не двинувшись с места, продолжал изучать его взглядом. Только пест мерно стучал по дну ступы.
– И поесть чего-нибудь не мешало бы, – все так же хмуро добавил юноша.
Новые запросы неожиданно развеселили лешего:
– Может, и переночевать негде? – Он оскалил крупные желтые зубы. – Так ты, парень, не стесняйся.
– Я ж не просто. Я заплачу.
– Заплатишь? Ишь ты. Да тут ведь не трактир.
– Хорошо, видать, живешь, хозяин, раз деньги не нужны. – Шагалан не намеревался уступать кузнецу в самоуверенности.
Бородач постоял еще, усмехаясь, потом остановил пест:
– Нешто у такого голодранца деньжата водятся?
– Водятся.
– Покажи.
Шагалан, пожав плечами, выудил из-за пазухи кошель, подкинул на ладони. Туго звякнувший мешочек притушил у кузнеца ухмылку.
– Ворованные, поди? – сощурился он.
– А тебе не все ли равно? – холодно отозвался юноша.
– Это верно. Ну, тогда милости прошу.
Внутри горница оказалась совсем маленькой комнаткой с единственным окном. Стоило войти туда вдвоем, как сразу почувствовалась теснота. Большая печь, стол, пара сундуков по стенам, лампада. Поперек комнаты под потолком натянуты веревки, увешанные пучками трав, чей тонкий сладковатый дух встречал уже с порога.
Кузнец отправил в угол ступу и принялся расчищать стол от таких же пучков вперемежку с позеленевшей медной посудой.
– Лекарством балуешься? Или алхимией? – Шагалан растер в пальцах иссохший листок, понюхал.
– Не тронь, – строго буркнул леший, подняв голову. – Собирался перекусить, так садись.
Разведчик опустился на колченогий табурет:
– Тесно живешь, хозяин.
– А на кой мне хоромы? Лучшее место – кузня, она меня и кормит, и греет.
– Ну да. И то сказать, зачем одному огромный дом?
– Ничего не одному, при мне сынишка, от жены-покойницы подарочек. Здесь где-то должен слоняться. – Мужик, наклонившись, глянул в подслеповатое оконце. – Извини, гостюшка, не ждал тебя, так что чем богаты…
На столе возникли пяток яиц, шмат сала и хлеб. Нагулявшему с утра аппетит Шагалану грех было жаловаться.
– Много запросишь с меня?
Кузнец извлек откуда-то страшноватого вида тесак и несколькими быстрыми взмахами рассек на куски хлеб и сало.
– Три гроша. А еще один накинешь – принесу молока парного или пива.
Безумные получались цены, однако юноша кивнул и, снова вытащив кошелек, щедро сыпанул деньги себе на ладонь. Весьма внушительная горка. Сбоку прекратил стучать по столешнице нож, Шагалан скосил туда глаза: как и ожидалось, бородач зачарованно уставился на кучу серебра, забыв про все на свете.
– Неплохой улов, – наконец хрипло выговорил он, сглотнув.
– Творец знает, кому помогает, – хмыкнул разведчик, выловил из кучи медный пятигрошевик, а остальное отправил обратно.
Приняв монету, кузнец повертел ее в больших пальцах, потом вздохнул:
– И где ж такие сокровища-то откапывают люди?
– Не любопытствуй зря. Если будет ладно, к вечерне и сюда слухи докатятся. Ты, хозяин, лучше молока бы принес обещанного – всухомятку еда не впрок.
– Ну да, ну да… – Мужик, погруженный в печаль, вышел во двор.
Ходил долго, и Шагалан успел неплохо осмотреть избушку. Выглянул даже через маленькую дверцу в соседнее помещение, где располагалась собственно кузня. Горн оказался холодным как лед, сваленные в беспорядке инструменты покрывала застарелая пыль и паутина.
Возвратился кузнец, все такой же задумчивый и молчаливый, поставил перед юношей кринку молока, правда не парного, а стылого, только из погреба. К финалу желанной, хоть и скромной, трапезы Шагалан капельку повеселел, попытался разговорить замкнувшегося хозяина, однако тщетно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168