Казалось, в этих сверкающих белками глазах не сохранилось ничего человеческого, все погребено лавиной первородного ужаса. В длину тоннель был невелик, шагов восемь-десять, и содержал, по беглой прикидке разведчика, около пятнадцати узников.
Мрачно сопящий Нергорн обогнал юношу, прошел посредине, не обращая внимания на поспешно отдергиваемые босые ноги.
– Иди-ка сюда, счастливчик, – позвал из дальнего угла.
Вокруг тюремщика стремительно ширилась плешь. Замешкавшийся бедолага тотчас получил сочный пинок тяжелым сапогом и с визгом отлетел на товарищей.
– Раздайся, дерьмо! Насобирали вас, будто осин вдоль дорог мало. Тащат и тащат! Хорошо хоть виселица трудится, не капризничает. Кое-кто из вас уже завтра поутру с ней свидится, недолго терпеть.
Лишь подойдя вплотную, Шагалан понял, почему для него выбиралось именно это место: из стены на высоте груди торчало позеленевшее медное кольцо. Пять таких же тянулись, занятые, рядком по всему тоннелю. По первому впечатлению, к ним приковывали самых крепких и диковатых узников.
– Садись! – Тюремщик вздернул руки юноши повыше и начал приматывать веревку к кольцу. – Спать так, конечно, неудобно, ну да ничего, помучайся чуток, тогда утром и цепи наградой покажутся.
От двери приблизился Роппер:
– Туже крути, балда. Затягивай на совесть, отвяжется.
– Глупости, у меня слабины не дождешься, – отмахнулся Нергорн. – Дагара явится, еще перерезать доведется.
Выпрямился, довольно оглядел свое произведение, затем, повернувшись к застывшим рядом заключенным, проговорил негромко, сквозь зубы:
– И не дай вам бог попытаться узы ему порушить. Всех плетьми накормлю до отрыжки, а виноватых лично к палачам стащу. Понятно? Судя по тому, как трясутся ваши мерзкие рожи, понятно.
Он пихнул к Шагалану охапку подгнившей соломы, задумался:
– Надо бы с него сапоги снять. Грех пропадать добрым вещам.
– Брось, – откликнулся Роппер. – Не время сейчас. Пронюхает дознаватель – сам кнутов огребешь без меры.
– Да откуда пронюхает?
– Потом тебе расскажу, снаружи. Уже был как-то случай.
– Ну, тогда запирай, старина, пора на вечеринку. Здесь лишнюю минуту проторчишь – напрочь аппетит потеряешь.
– Верно подмечено, – хохотнул Роппер. – Хотя все же дело привычки. Ты, Нергорн, это… такая просьбица… может, вынесете сюда чего? Мне ж тут еще ночь… скоротать как-то… А я это… забуду… когда…
Слова потонули в скрипе ржавых петель, отзвуки разговора быстро гасли за глыбой двери и вскоре растаяли вовсе. Исчез последний отблеск света, вместе с ним пропала последняя струйка свежего воздуха. Шагалан внезапно ощутил себя запертым в мокром, зловонном, темном мешке, запертым всерьез и надолго. Чтобы как-то отогнать мелькнувшее по краю души отчаяние, он с трудом поднялся на ноги, подергал путы. Вязал человек наторелый, своими силами не освободиться.
Кругом никого не было заметно, хотя чувствовалось всеобщее легкое копошение. Тьма висела кромешная, и все же юноша почти физически ощущал на себе взгляды множества настороженных глаз. Такое взаимное молчание затянулось: он бессмысленно теребил веревки, вокруг неведомо как изучали его.
Внезапно щеки коснулись чьи-то холодные пальцы. Шагалан инстинктивно отдернулся, но тут же повис на путах, и пальцы настигли снова.
– Слышь, добрый человек, – раздался дребезжащий старческий голос. – У тебя, часом, поесть не найдется? Хлебца бы хоть кусочек, а то ведь кормят…
– Отстань, дед, – оборвал другой голос, хриплый и резкий. – Кто же к нам со съестным-то попадает? Будто не знаешь – кровопивцы все отнимут.
– Мне б только хлебца… – не унимался старик.
– Сказано, нет ничего. И быть не могло. Так что ползи отсюда, ползи.
Новый всплеск возни, дополняемой чьими-то подвываниями, совсем близко лязгнули цепи.
– Ты кто будешь, парень? – опять произнес резкий голос.
Шагалан покрутил головой и так и этак, однако сумел разобрать лишь смутный силуэт рядом с собой.
– Никто. Простой человек, то ли бродяга перехожий, то ли домовитый плугарь. Разве есть здесь разница?
– Хм. Разницы-то, пожалуй, никакой. Кто бы в башню ни попадал, наружу один путь – через виселицу. Но все ж интересно, с кем последние деньки горевать. Величают-то как?
– Шагалан.
– Забавное прозвище. А меня Шургой кличут. За что схватили?
– Язык беспечный подвел, ляпнул, что надо, там, где не стоило. Теперь шее за него отвечать.
– О-хо-хо, история обычная. Имперцы всякую вольность в зародыше давят беспощадно, а городские доносами пособляют. Впрочем, может, еще кнутом обойдешься, если словами ограничилось.
– До дела руки не дошли.
– И чего болтал-то?
Они переговаривались негромко, хотя было ясно, что в густой тишине камеры их беседе внимают все. Изредка неподалеку пробегал чужой шепоток, но тотчас замирал.
– Уж больно ты любопытен, Шурга. Мне к дознавателям только поутру идти.
– Не петушись, парень. Здесь-то из тебя правду никто силком не тянет. Народ подобрался тертый и битый, зато справедливый. Не чета тем же дознавателям. Пообщаешься с заплечного ремесла мастерами – бросишь крыситься на мирный разговор.
– Пыточникам выложишь все, и что знаешь, и о чем не ведаешь, – добавил сбоку чей-то слабый голос.
– Точно, – подтвердил Шурга. – Потому прибереги свою стойкость до завтра, Шагалан. Секретов открывать тебя не прошу, а вот добрым советом вдруг да обогатишься. Кой-какой опыт, будь он проклят, успели накопить.
– Хорошо, дядя… – Юноша усмехнулся. – Допустим, уломал.
– И чего ответишь?
– Насчет речей? Что ж, это не тайна уже, коль я с вами очутился. Расспрашивал людей про старика Сегеша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168