— А когда вы видели его в последний раз?
— В последний?.. Я никогда больше его не видела. Мне было два года, когда он исчез.
— Тогда вы не можете его помнить.
— Но я уверена, что сразу его узнаю.
— Едва ли он чувствует себя связанным отцовским долгом. Почему же вы должны испытывать к нему дочерние чувства?
Вана улыбнулась широкой, открытой улыбкой. Повинуясь внезапному импульсу, погладила руку собеседника.
— Незрин! Вы хорошо знаете, что я не принимаю на себя обессмысленных обязательств. Я сознаю, что имею мало прав, и чувствую себя связанной соответственно малым количеством обязательств.
— Мои уши государственного служащего тактично закрыты.
— Вольности, которые я себе позволяю, не вредят моей стране. Я даже думаю, что они ей помогают.
— Слова бывают иногда опаснее поступков, — предостерег Незрин.
— Это правда, слова важны. Я придаю им большое значение — будь это названия вещей или имена людей.
— Но вы изменили свое имя. Помню, когда вы были маленькой девочкой…
— Меня звали Ванессой. Значит, вы понимаете, что я имею в виду. Привязанность, которую я чувствую к своим родителям, хоть оба они очень непостоянны, не повлияла на убежденность в том, что я имею больше прав, чем они, на выбор своего имени. Я думала, что имя бабочки даст мне и характерные черты бабочки.
— У вас всегда были прекрасные способности к языкам. На скольких языках вы говорите?
— Не на многих. Итальянского я не знаю.
— Так это вы для изучения итальянского все время общаетесь с этим симпатичным Парнем, который недавно сюда прибыл?
— А какой смысл жить, если все время не заниматься самоусовершенствованием?
— Вы уже очень много знаете. Вы хороший археолог и образованная женщина.
— Мои стремления направлены не в эту область. Я боюсь стать интеллектуалкой.
— Всеми нами управляет специфика и жаргон наших профессий. Мы становимся рабами своих привязанностей.
— Я делаю все возможное, чтобы не поддаваться предрассудкам, фальшивкам и претензиям, которых в моей профессии предостаточно. Я стараюсь оставаться в стороне от ее мелочных интриги закулисной политики. И мне, кажется, удалось устроиться таким образом, что я сейчас никому и ничему не принадлежу. Это, наверное, главная причина моей любви к работе. Я проявляю к ней единственный интерес, не являющийся обманом, — относительный интерес.
— А постоянная работа с прекрасными предметами не подвергает вас риску предпочесть вещи людям?
— Настоящий риск в том, что начинаешь обращаться с людьми, как с вещами. Этого я пытаюсь избежать любой ценой.
— А разве не должно быть легко иметь с вами дело?
— Вы хотите меня как-то использовать, Незрин? Поэтому вы и захотели снова со мной встретиться?
— Ну, не совсем использовать вас. Скорее заручиться вашей поддержкой. Впрочем, вам нечего опасаться за свою независимость. Наши взгляды и убеждения не противоречат друг другу.
— Вам нужна я, мое тело? Я понимаю, что нужна не вам лично. Государственное дело, верно?
— А вы к этому готовы?
— Нет. А впрочем, смотря по обстоятельствам. Вы хотите, чтобы я отправилась с Гвидо в Сивах и следила за ним? А в обмен предлагаете помочь мне найти отца?
— Готов держать пари, вам удастся его отыскать. Но я не уверен, что Селим снова захочет вас видеть.
— Надежное пари, ничего не скажешь! Главное, что я этого хочу. А если я откажусь от вашего предложения, у меня не будет ни одного шанса получить разрешение на эту поездку?
Незрин ответил неопределенно-вежливым жестом.
— А что там делает мой отец?
— Он помощник губернатора. Одна из его обязанностей состоит в том, чтобы держать иностранцев на расстоянии.
Вана снова весело рассмеялась.
— Вы должны признать, что жизнь это вопль! — с трудом выговорила она.
Перегнувшись через стол, Вана поцеловала Незрина, не обращая внимания на стоящего рядом полицейского — официального телохранителя Адли.
— Мои условия таковы, сказала она. — Я отправлюсь с Гвидо в Сивах. Меня не смущает перспектива продавать себя человеку, которого я люблю. Но я не буду сообщать о Гвидо ничего такого, что может причинить ему вред. Я буду информировать вас только о том, что не касается его лично. Меня не очень беспокоят интересы транснационального общества контроля за нефтью, и я не хочу, чтобы они волновали Гвидо. Договорились? Когда мы можем выезжать?
— Не так уж скоро. Сначала мне нужно изучить этот проект. А вы пока покажите своему другу окрестности Каира. Скажите, чтобы он набрался терпения. Если вам понадобится транспорт, я это устрою. Вам нужны деньги?
— А вы знаете хоть одну проститутку, которая не берет платы? — дерзко улыбнулась она.
— Вы наслаждаетесь этой ролью, правда? Кто знает, может быть, вы когда-то втайне мечтали об этом.
— Скажите откровенно, Незрин, ведь это была ваша личная фантазия — стать государственным сводником? Заручившись услугами единственной дочери своего школьного друга в качестве высокооплачиваемой шлюхи?
— Почему высокооплачиваемой? — любезно спросил Незрин. — Видите, и вы не свободны от мирских соблазнов!

* * *
— Завтра, — сказала Вана, открыв дверь пришедшему Гвидо, — мы посетим Гизу.
— Позволь тебе напомнить, что меня интересует Сивах.
— Ты должен еще пройти все инстанции. Я решу, как это сделать побыстрее. С завтрашнего дня я становлюсь твоим официальным гидом.
— Кто это тебя назначил? Незрин Адли? Он хочет, чтобы ты шпионила за мной?
— Точно. И не воображай, что можешь от меня ускользнуть, даже когда я сплю.
— И чем я должен отплатить за такое покровительство?
— Учись. Кажется, ты хочешь изображать археолога, историка и сексолога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63