— Иван Иванович, я уже обработал десятую часть материала, — гордо доложил Егор.
— Молодец! Хорошо бы еще придумать, из чего напоить нашего самодержца, тогда я смогу подключиться к сканированию и дело пойдет быстрее.
— Возьмите подсвечник, — предложил Егор. Учитель оглядел заплывшую воском бронзовую чашу.
— Парень, а ты и правда гений! Я тебе уже об этом говорил?
— Только ты меня понимаешь, — Иоанн смачно отхлебнул из литого подсвечника, — все остальные — псы смердящие!
— Да ладно, Василич, ты преувеличиваешь, — отмахнулся Птенчиков, облокачиваясь о дубовую бочку, — Кстати, давно хотел спросить: ты зачем собачек с колоколен сбрасывал? Как-то это не по-божески.
— Ну... — Грозный задумался о своем поведении. — Детство у меня было трудное. Родители померли, а бояре — псы псами! — стали меж собой собачиться и глотки друг дружке перегрызать. Вот представь: сплю я, дитя малое, во своей кровати, вдруг врывается в спальню митрополит Иоасаф, молит укрыть его и спасти. Следом — бояре Шуйские. Митрополита схватили, изорвали на нем церковное облачение... — Иоанн содрогнулся. — Ну, не псы?
— Псы, — убежденно подтвердил Птенчиков.
— Хорошо, псалмы петь перед распятием меня в тот раз не заставили. А то ведь было дело... — Иоанн опустошил подсвечник. — Как тут не осерчать?
— Да, Василич, я тебя понимаю, — признал Птенчиков.
— А ув-важаешь? — икнул Грозный.
— Уважаю. Только ты лучше не серчай. Учись держать себя в руках. Вот я, если что, сразу на голову становлюсь. Очень утешает! Поза называется Саламба Сарвангасана, из комплекса асан индийской хатха-йоги. Ты попробуй, попробуй!
— Не пристало царю пятками кверху из земли торчать, — насупился Грозный.
— А ты на царство еще не венчался, — резонно заметил Птенчиков.
— Эко дело! Вот возьму и повенчаюсь. И реформы затею, поядренее. Как этот твой Салтан.
— Э, Василич, ты что-то путаешь. Салтан реформами не баловался. Он только жену в бочку засмолил да в море бросил.
— Зачем? — изумился Иоанн.
— Да так, пустяки. Родила она ему кого-то не того.
— Эвон оно как... А что ж ты за трапезой сказывал токмо про реформы да про реформы? — Грозный подозрительно прищурился.
— Так то ж другой Салтан! — сообразил Птенчиков. — Жену смолил тот, что живет неподалеку от Буяна, а внутреннюю политику налаживал турок, Магмет. Толковый был мужик!
— Слушай, — Грозный приподнялся на локте, — а давай — за Родину!
— За Россию! — воодушевленно подхватил Птенчиков.
— За будущее!
— Э-э-э... — Птенчиков поморщился, вспомнив, что в недалеком будущем его собеседник соберется порадовать любимую Родину опричниной. — Нет, за будущее не пьют. Давай лучше... за литературу!
— Ох, хорошо говоришь, — выдохнул Грозный, вновь наполняя опустевший подсвечник. — Хороший ты человек, Ивашка Птенчиков. Только одежка у тебя какая-то... срамная.
— Это греческий хитон! — обиделся Птенчиков. — Концертный костюм, ношу с собой специально для выступлений.
— ...Да фамилия несолидная, — продолжал Грозный, не обращая внимания на его возражения. — Нет, я все понимаю: родовые корни, Большое Гнездо... Но признайся: грустно всю жизнь оставаться Птенчиковым?
Иван задумался.
— Ну, Василич, даже не знаю, что тебе и сказать.
— А давай мы тебе другое прозвище дадим. Благозвучное. — Грозный вдохновенно зашевелил бровями. — Вот бродишь ты по свету, мудрость по крупицам собираешь да людям несешь. По свету... Светоч... Слушай, мудрец, мое решение: быть тебе отныне Пересветовым! — Иоанн довольно улыбнулся. — Благодари.
— Кланяюсь тебе земно, Василич, — пошатнулся переименованный Птенчиков. — Слушай, давай-ка по последней да пойдем читать Аристотеля!
— Черпай. — Грозный милостиво протянул учителю подсвечник.
Грозный мирно похрапывал, подложив под голову объемистый труд Тацита. Иван перевел дух:
— Вот ведь, ненасытная жажда знаний! Едва угомонился. Хорошо, что взяли с собой алкогольный нейтрализатор, не то б я уже давно валялся между сундуков.
Егор присел рядом с учителем:
— Я отсканировал больше половины библиотеки. Если Грозный поспит подольше, можем все закончить.
— Было бы неплохо. У Иоанна характер непредсказуемый. Кто знает, что взбредет ему в голову поутру? Еще пожалеет, что показал нам Либерею, да велит вырвать языки, чтоб не проболтались. А заодно отрубить руки, чтоб записать ничего не смогли.
— Что же мы сидим! — подскочил Егор.
Посмеиваясь, Иван достал из «шарманки» второй сканер и прикрепил на ладонь. Вопреки собственным мрачным предсказаниям настроение было отличным. Он пощупал зажигалку. Ай да мы, ай да молодцы! Благодарные потомки не забудут скромного учителя литературы и его помощника, сумевших вырвать из пасти Времени библиотеку Ивана Грозного.
Он нежно погладил кожаный переплет книги. «Подожди, вот вернусь в свою избушку, сяду в плетеное кресло, возьму тебя в руки...» — Птенчиков вдруг запнулся. Что он возьмет в руки? Блестящую таблетку в растворимой оболочке? «Благодарные потомки» расфасуют Либерею по капсулам. Тацит, Аристотель, Коммодиан лягут в алфавитном порядке на аптечные полки, и капризные покупатели будут расспрашивать продавца, не начнется ли изжога, если употребить их одновременно с утренней газетой и яичницей. Нет, никогда Иван не станет глотать стертые в порошок литературные шедевры! Вся надежда на книгопечку.
Он с трудом вытащил из сундука тяжелый том в дорогом окладе. Надо ж было столько камней на обложку налепить — и не поднимешь! Хорошо, что книгопечка не во всем придерживается оригинала: на ее продукции камни будут изображены фотографически.
«Подскажи мне, где искать Соню!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86