У Соньки не получилось. Тогда она взялась за перо — то есть за сломанный прутик священной смоковницы — и начертила на земле вытянутый, слегка кривоватый эллипс. Жрец Борька, с интересом ожидавший результата ее творческих экспериментов, глянул на рисунок и со священным трепетом в голосе прошептал:
— Лингам!
— Вот-вот, — откликнулась Сонька, запоминая новое слово. — Посоли и принеси.
Жрец вскинул на нее блестящие глаза.
— Не понимаешь? — Сонька решила уточнить задание и снова указала на рисунок, затем на свой открытый рот и изобразила высшую степень нетерпения. Жрец радостно кивнул и захромал в сторону святилища, что несколько удивило богиню: по ее сведениям, продовольственные хранилища находились в другом направлении.
Вернулся жрец с резным подносом, на котором торжественно возлежал золотой... ну, стыдно сказать. Сонька разинула рот, но тут же поспешила его захлопнуть.
— Ты что принес? Издеваешься, да?!
Жрец очень смутился и поспешил исчезнуть с глаз непредсказуемой богини, чтобы скорее исправить конфуз. Когда он вернулся, следом шли четверо служителей храма, сгибаясь под тяжестью дорогих носилок. Процессия остановилась, и жрец благоговейно откинул шелковое покрывало.
На носилках лежал тот же предмет, но размером побольше. Жрец склонился в учтивом поклоне. Сонька начала закипать.
Увидев, что богиня потемнела лицом, почтенный Брихадаранья отчаянно замахал руками. Служители подхватили носилки и кинулись бежать, а жрец, посыпая голову пылью, потянул Соньку ко входу в храм.
— Чем еще ты хочешь усладить мой взор? — прошипела взбешенная богиня.
Жрец приволок ее в святилище. К той самой колонне порнографического вида, за которой она пряталась в первый день своего пребывания на этой земле.
— Лингам, — возвестил Брихадаранья, падая ниц и изображая приглашающий жест.
— Лингам, говоришь? — протянула Сонька. — И зачем мне эта колонна, если я просила огурец?! Да я сейчас твой собственный лингам рядом присобачу, индюк похотливый!
Время шло. Животик рос. Сонька научилась вполне сносно объясняться с хромающим от рождения харизматичным жрецом и наконец-то узнала, что находится в Индии, изучает санскрит и благодаря своему эффектному появлению в разгар религиозного праздника признана местными авторитетами богиней любви по имени Каа-ма.
Наблюдательный Брихадаранья вскоре заметил округляющийся животик богини и, исполнив сложную церемониальную последовательность, поинтересовался, кто же отец ожидаемого младенца.
— Папаня наш не от мира сего. В смысле из иной реальности, — мрачно ответила Сонька.
— Так я и думал, — кивнул хромой жрец. — Это Кришна.
Сонька поперхнулась соком манго.
— Отчего же Кришна? Может, то многорукое чудовище, чей лингам ты мне так настойчиво рекомендовал?
— Бог Шива велик, и лингам — символ его неисчерпаемой творческой мощи, — невозмутимо изрек жрец. — Все знают: когда Брахма и Вишну посмели усомниться в его могуществе, он явился им в виде огромного огненного столба-лингама. Чтобы найти его конец, Брахма превратился в белоснежного лебедя, взмывшего вверх, а Вишну — в могучего вепря, роющего землю. Тысячу лет потратили они, но так и не достигли ни вершины, ни основания этого огненного столба, и пришлось им признать могущество Шивы, которому поклоняются во всех трех мирах. — Жрец помолчал, давая Соньке возможность осмыслить услышанное. — Однако муж твой — Кришна, и ты, великая Каа-ма, можешь не сомневаться, что мне это ведомо.
Сонька скривилась. Шива, Кришна — какая ей разница! Все они хороши в местном пантеоне. То ли дело ее Салташенька... До чего был нежен, до чего обходителен! Может, зря она его облапошила? Сонька вдруг почувствовала себя невероятно одинокой. Бедная беременная женщина, затерявшаяся в веках. Ни тебе витаминного йогурта, ни плановой Диспансеризации... Одни притязания навязчивых адептов: осчастливь да исцели! Глаза богини наполнились слезами.
Хромой жрец сочувственно коснулся ее руки:
— Тяжело тебе, хоть ты и богиня. Женщина не должна быть одинока. Лишь в единстве начал рождается продолжение. Космогоническая роль эротического элемента и извечный дуализм полов являются инструментом познания макрокосма...
— Сам-то понял, что сказал? — всхлипнула Сонька.
— Я-то понял. А ты?
Рука жреца скользнула к Сонькиному плечу, освободила налившуюся за время беременности грудь, пробежала по животу...
— Не плачь, богиня, — шепнул Брихадаранья. — Я постараюсь тебя утешить.
...Сонька возлежала на мягких подушках и разглядывала рисунки, отобранные Брихадараньей у местного живописца. Надо сказать, на территории храма — между внутренними и внешними стенами — обреталось большое количество самого разнообразного люда. Купцы и ремесленники, поэты и музыканты, танцоры, певцы и художники жили под защитой храма, пользуясь даруемыми им привилегиями. Сонька взяла в руки очередной шедевр.
— Ишь, папарацци! И как только ему удается подобраться к нам незамеченным?
Верховный жрец мрачно сверкнул карими очами:
— Хуже всего то, что он объявил свою мазню актом богослужения. Создает культовые изображения богини любви Каа-мы в моменты высшего проявления ее божественной сути и распространяет их среди населения.
Сонька расхохоталась:
— Смотри, Борька, скоро наши забавы канонизируют!
Лицо жреца приняло задумчивое выражение:
— Может, это и хорошо...
Брихадаранья оказался умелым утешителем. К служению богине Каа-ме он подошел с полной ответственностью, и вскоре Сонька вошла во вкус ритуалов «познания макрокосма». Творческая энергия полилась через край, она припомнила весь опыт «прошлых жизней» и поражала своего Борьку изощренностью фантазии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86