Так по кружечке?
Местное бухло «бухло» оказалось штукой очень серьезной. После третьей кружки Никита называл Г-гы-ы Гошей, на что полуцутик не возражал, поскольку сам выпил три кружки и уже не мог с точностью сказать, как его зовут на самом деле. После четвертой кружки перед глазами Никиты уже кружились крупные звезды и целые созвездия — он видел их настолько явственно, что даже пытался узнать среди них Большую Медведицу. Зачем ему нужна была эта Медведица, Никита не знал, тем не менее вот уже несколько минут, не обращая никакого внимания на говорящего что-то полуцутика Г-гы-ы, жмурясь, глупо тыкал пальцем в железный потолок, пока Г-гы-ы не дернул его за рукав так сильно, что Никита повалился со стула на пол. Упав, Никита вскарабкался снова на стул и, не понимая совершенно ничего, стал смотреть на Г-гы-ы.
— …так вот, я ему и говорю, — продолжал спою речь полуцутик, уверенный, что после того, как он отвлек своего собеседника от какого-то непонятного занятия, тот станет его слушать, — так вот, я ему говорю…
Тут Г-гы-ы замолчал, потому что никакого собеседника перед ним не было. Он перегнулся через стол, посмотрел вниз, но тут выяснилось, что коварная выпивка и могущественному полуцутику затмила зрение — потому что он не видел ничего, кроме миллионов медленно раскачивающихся звезд.
— Никита! — позвал Г-гы-ы в звездную круговерть.
Никто ему не ответил. Г-гы-ы взмахнул крыльями, поднялся на полметра над поверхностью стола и тут же рухнул вниз. Вторая, третья и четвертая попытки взлететь также не удались. Тогда Г-гы-ы лег на живот и сполз вперед ногами со стола. Некоторое время он ползал на четвереньках, шаря перед собой руками, пока не наткнулся на спящего под столом Никиту. Немного подумав, полуцутик взобрался Никите на живот и свернулся клубочком, очевидно, собираясь тоже поспать. Однако от серной вони теперь проснулся Никита и, брыкнув ногами и извернувшись, сбросил полуцутика с себя на пол. Очнувшись, Г-гы-ы оглушительно свистнул и, наверное, от испуга снова обретя способность летать, пулей взвился в воздух, опрокинув стол, под которым лежали они с Никитой, и растворился в воздухе, оставив после себя только желтое облачко серного запаха.
Никита открыл глаза и приподнялся. Г-гы-ы нигде видно не было, это стало возможным определить, потому что понемногу звезды и созвездия исчезали из поля зрения Никиты.
— Гоша! — жалобно позвал Никита, приподнявшись.
Посетители железного шалмана, тоже крепко подзарядившиеся бухлом, гомонили довольно громко, потому что Никита не расслышал даже своего голоса. Он попытался подняться на ноги и с немалым удивлением понял, что это ему удалось.
— Ага, — вслух проговорил Никита. — Штука эта в кружках забористая, но и отпускает так же быстро, как и кроет… Надо бы еще… Однако этот крылатый паскудник свалил и, конечно, не расплатился.
— Шесть кружек, — услышал Никита голос четырехногого бармена, который, оказывается, уже стоял рядом. — Платить надо…
Хмель еще не полностью выветрился из головы Никиты — только этим можно было объяснить то, что Никита не признался бармену в своей финансовой несостоятельности, а, внезапно рассердившись, ляпнул ему кулаком между глаз.
— Помогите! — завопил бармен, рухнув и опрокинув чей-то столик. — На помощь! — еще громче заорал он, болтая в воздухе всеми своими четырьмя ногами.
Вообще-то это было довольно смешно, но никто почему-то не смеялся. Никита оглянулся и стал медленно отступать к выходу. Гомон посетителей мало-помалу смолкал — зато все увереннее и увереннее стали доноситься выкрики, содержащие просьбы призвать нарушителя порядка к ответу посредством милиционера. Никита вспомнил о двухголовых чудовищах, исполнявших в этом мире обязанности правоохранительных органов, и внутренне содрогнулся.
— Участкового позвать! — громче остальных выкрикнул какой-то длинный субъект, тощий до прозрачности, но с мощным бивнем, растущим посреди лба. — Эдуарда Гаврилыча!
Жизнь Никиты на планете Земля состояла по большей части из мордобоя, милиции, тюрьмы — и тому подобных нехороших вещей. Поэтому ничего удивительного не было в том, что фраза костлявого субъекта об участковом словно подбросила Никиту — и субъект незамедлительно получил прямой удар в челюсть, да еще такой силы, что пролетел несколько метров по воздуху, грохнулся о прилавок, но на пол не упал, а ссыпался по частям — сначала неуклюжие ноги, потом длинные руки; потом голова — грохнулась и покатилась куда-то в угол. Бивень глубоко вонзился в прилавок и остался торчать, как обрубок мачты потерпевшего крушение корабля.
Никита и сам не ожидал такого эффекта, поэтому немного растерялся. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы в напряженно потрескивающем воздухе не послышался явственно запах серы и под потолком не материализовался пьяный в стельку полуцутик Г-гы-ы.
— Ша, урки! — гаркнул полуцутик почему-то голосом Никиты, а когда толпа посетителей недоуменно смолкла, схватил своего собутыльника за шиворот и выволок из заведения.
* * *
Эдуард Гаврилыч был, как и весь состав загробной милиции, чистокровным ифритом. Ифриты в общем-то считались неплохими мужиками, хотя, конечно, были грубыми и неотесанными уродами. Испокон веков так повелось, что на две свои головы они имели одну-единственную мысль, выражавшуюся, если говорить просто, в следующем — не мудрствуя, выполнять приказы начальства. Попав в загробный мир, ифрит обычно не видел причин в том, чтобы это свое мироощущение менять. И не менял.
Беда Эдуарда Гаврилыча состояла в том, что одна из его голов имела свое собственное мнение относительно окружающего Эдуарда Гаврилыча мира — не того, в котором он родился, а потустороннего, в который он попал после того, как небезызвестный царь Соломон много тысяч лет назад за какие-то давно забытые провинности приказал срубить бедному ифриту все его головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108