Вся эта разношерстная и все более густеющая масса двигалась, будто загодя кем-то направленная, в сторону Клеванского тракта.
– Пилсудчики со своими прихвостнями деру дают! – провожала их презрительными взглядами городская беднота, которой опасаться перемен было нечего – скорее бы!
С наступлением дня толпы бежавших на запад пополнились воинскими подразделениями, измотанными наступающей лавиной буденновцев. Грохот, еще недавно отдаленный и пугающий, ворвался в город. Спасалось бегством, истязая шпорами лошадей, уцелевшее белопольское офицерье, тянулись, понурив головы в конфедератках, конные и пешие солдаты оккупационных войск.
Под вечер, преследуя удиравшего и в бессилии огрызавшегося врага, центральной улицей города промчались, победно блестя в лучах предзакатного солнца обнаженными саблями, конники 36-го полка 6-й кавалерийской дивизии во главе с заместителем командира полка Олеко Дундичем. За ними вступили основные силы Первой Конной армии. Стычки, которые уже не могли изменить положение в пользу белополяков, продолжались и в сумерках, и в озаряемой вспышками разрывов и выстрелов темноте. Только глубокой ночью командарм Первой Конной С. М. Буденный и член Реввоенсовета К. Е. Ворошилов, расположившись штабом в двухэтажном кирпичном особняке, распорядились послать В. И. Ленину и М. И. Калинину телеграмму: «Город Ровно 4 июля в 23 часа взят доблестными частями Первой Конной армии. Враг, оставив много убитых и пленных, а также трофеи, под ударами наших частей в панике отступил в северном и западном направлениях. Ясновельможный пан Пилсудский может быть уверен, что его подлая авантюра жестоко будет разбита саблями красных бойцов Первой Конной армии…»
Выставив охранение, кавалеристы расседлали коней, задали им корм, напоили. Наскоро перекусили сами, преодолевая свинцовую усталость, которая в горячке боя почти не чувствовалась, а теперь слипала веки, давила к земле. У сотрудников Особого отдела – среди них находилась и женщина немногим старше двадцати лет – еще были неотложные дела, и уснуть им удалось не скоро. А едва первые лучи солнца заиграли на золоченых крестах находившегося недалеко от штаба армии собора, молодая сотрудница, предупредив командование и оставив, как положено, адрес, по которому она будет находиться, попросила товарища присмотреть за ее лошадью, переложила из кобуры в карман кожанки наган и отправилась в город. Перейдя улицу, которая носит сегодня имя Короленко, мимо почты, поднялась вверх по Кавказской к неказистому, деревянному, с обвалившейся местами штукатуркой домику. Здесь жила семья вдовы путевого обходчика Гончарука.
Долго стучать не пришлось. Дверь отворила девочка-подросток. Секунду-другую внимательно смотрела на гостью, щурясь от яркого света. Настороженность в зеленоватых глазах девочки сменилась удивлением, а затем и радостью. Она улыбнулась, через плечо крикнула в сени:
– Мам, а мам! Погляньте, хто прийшов!..
На заскрипевшее крыльцо вышла вдова обходчика.
– Любовь Ивановна? Вот не ждала! Ой, нэ тэ кажу… Доброго ранку, Любовь Ивановна! Заходьте, будь ласка…
– Здравствуйте, Марфа Стратоновна! Здравствуй, Галочка! Раз не гоните – зайду. Меня зовите Милдой Генриховной, а еще лучше – просто Милдой. Это мое настоящее имя, даже сама отвыкла от него. А Любовь… Ну, так надо было раньше, понимаете?
– Добрэ, добрэ, як скажэтэ, так i будэ…
Времени для пространных разговоров не было. Пришлось сразу перейти к делу. Нельзя ли снова поселиться в той комнатушке с запасным выходом во двор, в которой жила раньше? Можно? Тогда она вечером и придет, захватив свое нехитрое походное имущество. А пока извините…
И она, поблагодарив за гостеприимство, ушла, чтобы с головой окунуться в ответственные заботы сотрудника Особого отдела армии. Фактически ей, Милде Генриховне (по другим документам – Индриковне. – Авт.) Линде, которую товарищи больше знали по подпольной кличке как Любовь Озоль, а то и просто товарищ Озоль, предстояло принять на себя обязанности первого председателя Ровенской чрезвычайной комиссии. Так что было не до воспоминаний, хотя и с домиком на улице Кавказской, и тем более с городом ее связывало многое…
В прошлый раз Милда, как и теперь, вошла в Ровно с Красной Армией. Тогда это были части Таращанской и Новгород-Сиверской бригад Первой Советской Украинской дивизии Н. А. Щорса, которыми командовали В. Н. Боженко и Т. В. Черняк. Это было 25 мая 1919 года – вскоре после того, как она стала бойцом-добровольцем Красной Армии. А до этого…
С детских лет Милде, чтобы помочь отцу и матери (у них кроме нее были еще две дочурки и сынишка), пришлось батрачить у немецкого барона, которому в ее краях (теперь Лодский сельсовет Валмиерского района Латвийской ССР) принадлежали чуть ли не все угодья. Шестнадцатилетней девушкой она в 1912 году стала членом Коммунистической партии, выполняла задания местной подпольной организации. Дочь Милды Генриховны – Изабелла Суреновна Петросян, которая живет в Москве, в письме к одному из авторов этого очерка вспоминает случай, о котором ей рассказали бывшие соратники матери по подпольной борьбе.
Как-то полиция арестовала руководителя подпольной группы. Необходимо было организовать побег. Но как это сделать? К арестованному никого не пускают, невозможно даже передать ему хотя бы коротенькую записку. Выручила Милда. Выдав себя за невесту узника, она обратилась в жандармское управление с просьбой разрешить ей обвенчаться с ним, прежде чем его отправят на каторгу.
После долгих и унизительных проверок венчание все же разрешили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82