Должна! порядочный человек! подумала
Галина Алексеевна. Ого как круто! Может, ты сначала вымоешь руки и ся-
дешь к столу?
Ярик аж задохся от возмущения. Он не находил слов. Он просто! он
просто поражался Галине Алексеевне, он поражался миллионам других галин
алексеевн и алексеевичей, которые могут думать и говорить об обедах,
завтраках и ужинах! которые способны пропихнуть в глотку кусок, когда!
когда! когда попирается самое святое, что есть у человечества! когда
грохочущие гусеницы вминают в древний булыжник детские куклы! когда сле-
зы матерей и вдов! и этих! как их! сирот!
Наша героиня поначалу присмирела под напором гражданских чувств тако-
го робкого прежде и такого неистового теперь любовника, но постепенно
подпадала под обаяние яриковой страсти, и чем дальше - неукротимее раз-
горалось в ней желание и превысило, наконец, даже то, испытанное в обще-
житии, ей стало влажно и обжигающе горячо, а Ярик словно бы и не замечал
этих перемен и все говорил, говорил, говорил. Слова давно потеряли для
Галины Алексеевны всякий смысл, но тем более действовали на нее их тон,
энергия, заключенная в них. Да-из-на-си-луй-же-ме-ня, ч-черт побери! ед-
ва не вслух произнесла Галина Алексеевна, но в этот момент беспричинно
приоткрылась, скрипнув, дверца шкафа и укоряюще глянула на изменщицу се-
рым рукавом выходного тер-ованесовского костюма.
Галина Алексеевна опомнилась, попыталась взять себя в руки, попыта-
лась разобраться, наконец, чего же, собственно, желает от ее порядочнос-
ти юный художник, а он как раз разворачивал извлеченный из кармана лис-
ток, на котором была изображена со спины марширующая колонна, придавлен-
ная свинцовым небом: сотня затылков под глубокими касками, - а откуда-то
из середины колонны - обернутое, смятое ужасом и растерянностью лицо,
кричащее НЕТ! Оказывается, Ярик намеревался вырезать рисунок на линолеу-
ме, распечатать его в сотне, в тысяче экземпляров, расклеить, разбросать
по городу. Юному художнику тоже хотелось покричать НЕТ!, и Галина Алек-
сеевна - по его убеждению - обязана была помочь, обязана хотя бы перед
собственной совестью!
Представьте положение будущего генерала: хотя стремление к ниспровер-
жению и протесту и придавало Ярику необоримое обаяние, - оно же грозило
и невозвратимо погубить юношу, вырвать из этой непростой, дурацкой, но
такой, в сущности, теплой жизни, переместить в запертые темные помеще-
ния, в комариные леса, словом, отобрать его у Галины Алексеевны; при оп-
ределенном же стечении обстоятельств - вдобавок загубить собственные се-
мейную идиллию и карьеру. Нашей героине достало не столько ума, сколько
женской интуиции не призывать художника к рассудку, к разумной осторож-
ности, - такие призывы только добавочно распалили бы восемнадцатилетнего
диссидента, - она напала на Ярика со стороны, с которой тот был менее
всего защищен, ударила, так сказать, с тыла.
В своем ли ты уме?! резко, почти сварливо бросилась Галина Алексеевна
на художника. Какой линолеум?! Какая краска?! переодень своих солдат в
американскую форму, - и я берусь напечатать это произведение искусства
хоть бы и в "Правде". Переодень в немецкую - и мы миллионным тиражом из-
дадим с тобою плакат ко Дню Победы. Это тот же самый соцреализм, который
ты - по твоим словам - так ненавидишь и с которым поклялся в нашей церк-
ви бороться до последнего. Ты их выкормыш больше, чем я! Ты неспособен
возвыситься над ними настолько, чтобы говорить не их языком! Боже! как
мне за тебя стыдно! Маль-чиш-ка! Без-дарь! и почувствовав, что инициати-
ва намертво в ее руках, сделала долгую паузу. А если ты хочешь просто
проинформировать сограждан, то напрасно беспокоишься: газеты уже сделали
это гораздо внятнее и бльшим тиражом. И мир, как видишь, не только не
перевернулся, но даже, кажется, и с места не стронулся!
Ярик долго и тяжело молчал. Потом взял рисунок, скомкал и бросил на
пол. Подскочил Чичиков и стал гонять комок по паркету. У Галины Алексе-
евны отлегло от сердца. Правда, художник, жалкий и понурый, уже не вызы-
вал в ней ни того, ни даже меньшего желания и в этом смысле неожиданно
уподобился Тер-Ованесову. Захотелось одеться.
Когда Галина Алексеевна осталась наедине с нетронутым накрытым сто-
лом, с теперь уже нелепыми икрой, хрусталем и свечами, она отобрала у
Чичикова смятую, покусанную, заслюнявленную картинку, расправила ее, по-
ложила в правый ящик туалета, под наборы косметики, села и заплакала.
И чего бы этим проклятым танкам не подождать хоть пару дней?! С-сво-
лоч-чи!
После вышеописанного случая Ярик, правда, совсем не исчез с горизонта
Галины Алексеевны, однако, стал появляться на нем достаточно редко и все
больше по делу: с просьбами о распределении, о работе, о госзаказе, - и
никогда даже не намекал на прошлую любовь, на интим, но вел себя сугубо
по-приятельски, не больше, и даже с некоторой долею почтения. Галина
Алексеевна просто вынуждена была принимать его тон: не напрашиваться же
в любовницы, не вешаться на шею мальчишке! - однако каждая новая встре-
ча, между которыми проходило иной раз и по году, и по полтора, волновала
все женское ее нутро, и желание от раза к разу не гасло, а почему-то
только росло и разгоралось.
Разумеется, Галина Алексеевна всегда старалась выполнить яриковы
просьбы, часто и без просьб подкидывала ему то выгодную халтуру, то ин-
тересную поездку, - но все старания ее шли юному Модильяни совершенно не
впрок: он вечно конфликтовал с заказчиками (однажды - неслыханная наг-
лость!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206