Нинка колотила кулачками, ногами в скользкий, холодный металл, крича-
ла бессмысленно-невразумительное вроде:
- Откройте! пустите! ф-фавены вонючие! - но подпирающий сам мало чем
отличался от подпираемого железа.
Нинка пустилась назад, пролетела вагон, следующий, увидела кнопку ми-
лицейского вызова, вдавила ее, что есть мочи, до крови почти под ногтя-
ми, но, очевидно, зря! Время уходило, и Нинка, не глянув даже на испу-
ганную пожилую пару, с которою вместе ждала электричку, побежала до го-
ловного, оставляя за собою хлябающие от поездной раскачки двери, попыта-
лась достучаться к машинистам!
Электричка безучастно неслась среди темных подмосковных перелесков,
сквозь которые то и дело мелькали огни сопровождающей ее зловещей беже-
вой "девятки".
Нинка дернулась было назад - одному Богу зачем известно - но шестое
какое-то чувство остановило ее, заставило на пол= гибкого =корпуса высу-
нуться в тамбурное окошечко, на ту сторону, где змеились, поблескивали
холодной полированной сталью встречные рельсы.
И точно: полуживое ли, мертвое тело монаха как раз выпихивали сквозь
приразжатый дверной створ. Где уж там было услышать, но Нинке показа-
лось, что она даже услышала глухой стук падения - словно осенью яблоко с
яблони.
Нинка обмякла, привалилась к осклизлой пластиковой стене, тихо запла-
кала: от жалости ли, от бессилия. С грохотом, сверкнув прожектором, по-
летел встречный тяжелый товарняк, и Нинка ясно, словно в бреду, увидела
вдруг, как крошат, в суповой набор перемалывают стальные его колеса тело
бедного черного монашка. Нинку вывернуло.
Электричка притормаживала. Отворились двери. И уже схлопывались, как,
импульсом непонятным, неожиданным брошенная, выскочила Нинка на платфор-
му, увидела - глаз в глаз - отъезжающего на служебной площадке помощника
машиниста, бросила ему, трусу сраному:
- Ф-фавен вонючий!
Мимо пошли, ускоряясь, горящие окна, и в одном из них мелькнули при-
жавшиеся к стеклу, ужасом искаженные лица пожилой пары. Нинка оберну-
лась: метрах в ста от нее стояла та самая кучка парней.
За последним окном последнего вагона, уходящего в ночь, двое ментов
играли в домино. Единственный фонарь, мотаясь на ветру, неверно освещал,
скользящими тенями населял платформу, на которой в действительности кро-
ме парней и Нинки не было теперь никого. Ни огонька не светилось и поб-
лизости, только фары подкатившей "девятки".
Долгие-долгие секунды длилось жуткое противостояние. Потом один из
парней двинулся к Нинке. Она оглянулась: куда бежать? - и поняла, что
некуда: найдут, догонят, достанут.
Главный - так казалось на первый взгляд, во всяком случае, именно он
говорил с монахом, прежде чем начать его бить, - окликнул того, кто по-
шел на Нинку:
- Санек!
Санек вопросительно приостановился.
- Линяем!
- Да ты чо?! Да она же!
- Она тебе чо-нибудь сделала?
- Дак ведь!
- Вот и линяем!
Проворчав:
- Пробросаешься! - Санек смирился, присоединился к остальным.
Двери "девятки" хлопнули, заработал мотор, свет фар мазнул по плат-
форме и исчез, поглощенный тьмою.
Нинка стояла столбом, слушая не то шум удаляющейся машины, не то стук
унимающегося постепенно сердечка. Неожиданно, с неожиданной же пронзи-
тельностью, вспомнился давешний монашков взгляд, и Нинка пошла к будке
автомата.
Трубка давно и безнадежно была ампутирована, только поскрипывал по
пластику, качаясь на сквозняке, обрубок шланга-провода. Оставалось давно
погасшее кассовое оконце, забранное стальными прутьями.
Нинка приложилась к пыльному, липкому стеклу, разглядела на столике
телефонный аппарат. Отыскала под ногами ржавую железяку, просунула меж
прутьями, высаживая стекло, попыталась дотянуться до трубки, но только
порезалась, да глубоко, больно, перемазалась кровью. Платком, здоровой
руке помогая зубами, перевязалась кое-как, решительно спрыгнула с плат-
формы, пошла вдоль путей - в полную уже черноту и глухоту.
- Монах! - принялась кричать, отойдя на полкилометра. - Монах! Ты жи-
вой?!
Ни электричкой, ни товарняком не тронутый, удачно, если можно сказать
так в контексте, приземлившийся, монах лежал меж рельсами: на минутку
продравшаяся сквозь тучи луна показала его Нинке: недвижного, с черным
от крови лицом, с непристойно задранной рясою.
- Ты живой, слышишь? - присела Нинка на корточки. - Живой?
Монах не шевельнулся, не застонал. Нинка отпрянула: страшно! - но тут
же и одолела себя, возвратилась. Не найдя, где застежки, разорвала ворот
рясы, рубахи, запустила руку в распах: к груди, к сердцу!
- Ну вот и слава Богу! - выдохнула. - А кровь - ерунда. Вылечим. У
меня бабулька!..
Вдали показался поезд. Нинка взяла монаха под мышки:
- Ты только потерпи, ладно?
Монах был тяжел, Нинка застряла с ним на рельсах, а поезд приближал-
ся, как бешеный. Испугавшись, что не успеет, Нинка потащила монаха на-
зад, но тут и с другой стороны загрохотало. Молясь, чтоб не задело, Нин-
ка бросила монаха, как успела, сама упала рядом, обняла-прикрыла, хоть
надобности в этом вроде и не было.
Поезда встретились прямо над ними и неистовствовали в каких-то, каза-
лось, миллиметрах от голов, тел.
Монахов глаз приоткрылся.
- Не надо милиции! - и закрылся снова.
Нинка не так разобрала в грохоте:
- Милицию? Да где ты этих фавенов найдешь?!
- Не-на-до! - внятно проартикулировал монах и, словно нехитрые три
эти слога отобрали у него последние силы, вырубился, кажется, надолго.
Поезда прошли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206