Он указал рукой куда-то на север.
Услышав этот голос, глухой, невнятный, полковник насторожился. Человек говорил на языке урду, – на этом языке говорят по всей Верхней Индии. Но что-то в его произношении было необычно, – Гаррис не мог уловить, что именно.
Он внимательно вгляделся в индуса.
Тот осторожно перевел взгляд, и на секунду они встретились глазами, – индус и полковник, – точно померились силами. Дерзкая усмешка блеснула в глазах индуса, он отвел глаза.
«Опасный дьявол!» – подумал полковник.
– Откуда идешь? – еще раз резко спросил Гаррис.

– Издалека! – Всё тот же неопределенный кивок куда-то на север.
– Пенджаб?
Человек неохотно мотнул головой:
– Да. Панчанада.
И снова полковник насторожился.
Человек сказал не «Пенджаб», как говорят персы и коренные жители Пятиречья, а «Панчанада», то есть «Страна Пяти Рек». Так называют Пятиречье индусы северо-западной Индии, живущие по соседству с Пенджабом.
«Раджпутана!..» – подумал полковник.
В том, как индус стоял, вытянувшись, у косяка двери, полковник узнавал привычную манеру солдата. Высок, статен, широк в плечах, – таких крестьян набирали в Синде, в Раджпутане, по всей Верхней Индии. Они обычно дюйма на два выше ростом, чем солдаты-европейцы, ловки на ученье, выносливы в походе и очень хороши на парадах.
А эта непонятная смесь одежды: чалма, крестьянская патка, безрукавка и грязные лохмотья на бедрах!.. Гаррис готов был бы поклясться, что это – потерявшие цвет и форму обрывки солдатских панталон.
– Обыскать! – сказал полковник.
Голая волосатая грудь под безрукавкой, жалкая крестьянская сумка за плечами.
– Ничего! – сказал джемадар.
Человек улыбался, смотря в сторону.
И вдруг Гаррис остановил раскачавшееся кресло.
– Дай мне сумку! – сказал он.
Сумка была пуста, несколько сухих хлебных крошек на дне, и ничего больше. Но полковник выдернул перевязывавшую ее полоску кожи и поднял над головой.
– Сипай! Беглый сипай!
Полоска кожи была ремешком от солдатского подсумка.
На какую-то долю секунды лицо человека изменилось: стало опасливым, настороженным. И опять это притворно-тупое выражение.
– Какого полка? – кричал полковник.
Человек молчал.
– Я тебя повешу, мерзавца! Зачем ты пришел ко мне в линии?
– Земляков повидать.
Незнакомец смотрел теперь прямо в лицо полковнику и, не скрываясь, широко, откровенно улыбался, показывая странно укороченные, точно стертые железом передние зубы.
Полковник Гаррис соскочил со своего кресла.
«Зубы!..» – Какое-то неясное воспоминание шевельнулось в сознании Гарриса. Где это он слышал недавно: «зубы, перетертые веревкой»?.. Но мысль так и ускользнула, не успев стать ясной ему самому.
Гаррис махнул рукой джемадару.
– Уведи…
– Слушаю, полковник-саиб!
– Двойную стражу, – сказал полковник. – Отвечаешь ты!
– Слушаю, полковник-саиб!
Еще не поздно было идти в дом офицерского собрания. Полковник натянул свежий китель. «Завтра допрошу еще раз», – решил он.
Ходсон уже был в большой гостиной собрания.
Его знали во всем Пенджабе, от Пешавара до Лагора. Длинный, худой, узкоплечий, «тощий саиб», как называли его индусы, офицер Ост-Индской компании Ходсон исходил на своем быстроходном верблюде все дороги Верхней Индии.
– Верблюд мой крив, зато я хорошо вижу на оба глаза, – говорил Ходсон.
Он всегда привозил самые свежие новости.
Перед Ходсоном поставили стакан крепкой пальмовой водки, офицеры бросили карты, все слушали гостя.
– Не явный враг страшен, а тайный! – говорил Ходсон, неторопливо оглядывая собеседников зоркими светлыми глазами. – Знаете ли вы, джентльмены, что в Индии с начала этого года уже идет война? Война тайная, творимая сотнями невидимых рук. Кто видел хлебец, который переносят из селения в селение? Он путешествует с непонятной быстротой. Сегодня знают шесть деревень, завтра – сто. Мои люди пробовали крошить эти хлебцы, резать их на куски, размешивать в воде, – ничего. Мы не смогли разгадать их язык.
– Уж если вы не смогли, дорогой Ходсон, значит, никто не сможет!..
Гаррис развел руками.
– Да. Если не я, значит никто, – снисходительно подтвердил Ходсон. – Я расставил моих людей по базарам, молельням, по баням и торговым местам. Я нашел одного факира в Нуэирабаде. Замечательный факир! Старик не мылся с самого рождения – лет шестьдесят – и не стриг волос и ногтей на руках и ногах. Он спал на досках, утыканных острыми гвоздями, и в праздники подвешивался на несколько часов к столбу над жаровней с пылающими углями. Народ ходил смотреть на него и дивился его святости. За десять рупий старик принес мне целую груду перехваченных писем. Но я не смог прочесть ни одного. Непонятный восточный шифр, таинственные намеки, иносказания. «Закрытые глаза Вишну… Языки пламени над жертвенной чашей… Тысячерукая Кали, богиня мести…» Сам сатана сломит ногу в этой индийской чертовщине!..
Ходсон потянулся к водке, глотнул.
– Я поймал несколько душителей детей, сжигателей вдов. Но это всё пустяки. Старая Индия. Опасность в другом, джентльмены. Новая Индия страшна – та, которая идет на смену старой. Не изуверства фанатиков бояться надо нам в этой стране, а восстания народного.
Что-то похожее на легкий озноб прошло по спине Гарриса. Он отставил от себя стакан с ромом.
– Война уже идет. Уже льется кровь, – продолжал Ходсон. – Тайный сговор среди крестьян, условные знаки идут от деревни к деревне, сипаи шепчут непонятные слова, назначают сроки… О, этот тайный сговор, эта круговая порука, которой связаны все, кто идет против нас! О нем и представления не имеют в Европе… Надо разбить этот сговор!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73