Было такое чувство, словно он остановился на бегу у края зияющей черной пропасти. И только секунду спустя Коралл понял, что ошибся. Это не вечное оцепенение последнего «смирно!». Венява выглядит совсем по-другому. Перемена, происшедшая с поручиком, – кощунство: на поручике нет сапог. Коралл видит длинные, плоские ступни в светло-голубых носках с дырами на пятках, сквозь дыры – пожелтевшую кожу. Видит смятые штанины бриджей, между их краями и завернувшимися носками – бледные полоски. Видит изменившуюся фигуру Венявы, ставшего сразу таким родным, и ему кажется, что надругались и над ним самим. Поругано не только это тело, вымазанное кровью и грязью, слабое и беспомощнее на уже готовой поглотить его земле. Поруганы и он, и Мацек, и все вокруг.
– Надо было его караулить!
Неясное движение пальцев, склеенных запекшейся кровью, рука шарит в темноте, пытаясь что-то схватить, замирает в воздухе, отравленном кощунством. Коралл потрясен.
– Надо было его караулить… – повторяет Мацек, а Коралл еще не понимает, кого именно – Веняву или Сироту.
– Пойду за ним. – Мацек дернул рукоятку автомата, спусковая скоба резко лязгнула. – Пришибу сукина сына!
Еловые ветки закачались за ним, Коралл крикнул:
– Не догонишь!
– Пан поручик! – Коралл становится на колени, наклоняется над Венявой. Запах крови удушливо вязок, глаза Венявы стеклянисто, матово поблескивают сквозь чудовищную красную маску.
– Поручик Венява!
Коралл согнал двух жирных мух, впившихся в щеку возле уголка губ, где прерывистое дыхание вспенивает розовую слюну. Иногда сквозь пленку вспыхивают зрачки, но Венява словно не замечает Коралла, словно высматривает что-то вокруг. Потом его глаза снова стекленеют. Никогда раньше поручик не был так близок Кораллу. Ему были близки эти худые длинные ступни в голубых носках, побежденное тело, штанины бриджей, смятые и сбившиеся на обнаженных лодыжках. Коралла вдруг осенило: этой близости уже не отнять. И еще: что-то надвигается в солнечных полосах между стволами, в утренней свежести, среди птичьих голосов, в приторном запахе крови, в этом лесу, где все отравлено надругательством. Но это чувство гаснет, он снова возвращается к действительности. Он наедине с Венявой, склонился над ним, как над утопленником, которого собственноручно вытащил на берег. У Венявы заострился нос, в груди хрипит и булькает. Коралл захвачен врасплох и немного смущен неотвратимым приговором, волей, более сильной, чем он сам, приказывающей ему до конца противиться этому надругательству.
– Коралл! Коралл! – услышал он из-за елей настойчивый голос Ястреба.
Коралл раздвинул ветви и встретился с испуганным взглядом раненого.
– Венява… Пан подхорунжий…
– Что Венява?
– Венява умер?
– Да что ты… жив…
Кораллу показалось, что Ястреб откинулся веем телом назад, хотя только пожелтевшее лицо, чуть приподнятое над грудой тряпья, опустилось на мшистый пригорок.
– Я подумал…
– Нет, держится. Он настоящий мужчина.
– Я все слышал… Мацек не догонит…
– Что ты слышал?
– Уже полчаса прошло. Я не знал, в чем дело. Я думал, что Венява в бреду мечется. И шума большого не было. Не было… Я думал, у Венявы жар. Шума не было. А потом все затихло… С полчаса уже прошло…
– Не волнуйся, – сказал Коралл.
Под краями пилотки, низко натянутыми на лоб и щеки, лицо Ястреба выглядит совсем по-детски – просто мальчик, больной свинкой или воспалением среднего уха.
– Сколько тебе лет, Ястреб?
– Мне? Много. Есть моложе меня. Я уже четвертый месяц в лесу.
Коралл чувствует на себе его настойчивый и, как ему кажется, немного подозрительный взгляд.
– Хуже всего, что он все время без памяти, – говорит Коралл.
Ястреб поворачивает голову, пристально смотрит на траву.
– Не волнуйтесь, он передаст приказ, он не умрет, не передав приказа.
– Хорошо бы, – замечает Коралл. В голосе парня, в повороте его головы – какое-то напряжение; и Коралл добавляет: – Это очень важно для отряда.
– Вы верите, что машина придет? – неожиданно спрашивает Ястреб.
– Машина? – повторяет Коралл. – Что за вопрос? Безусловно, придет.
– И я так считаю, – уверяет Ястреб, – а Сирота подумал, что Ветряк удрал, поэтому тоже сбежал…
– Сирота сбежал, потому что ему сапоги Венявы понравились. И домой его потянуло.
– Ветряк тоже в этих краях живет…
– Ну и что? – вспылил Коралл. – Что тебе в голову лезет? Думаешь, один делает подлость только потому, что другой так сделал? Думаешь, подлость по воздуху передается, как зараза? Разве все такие, как Сирота?
– Нет, пан подхорунжий, я так не думаю, – горячо уверяет Ястреб.
Кораллу становится неловко. «Чего я так наорал на него? – удивляется он. – Конечно, он так не думает…»
– Не расстраивайся, – торопливо говорит он. – Ветряк отличный мужик. Таким, как он, с виду простоватым, всегда удается выполнить задание. Наверняка он уже добирается до явки.
– Если бы у меня ноги были целы, – шепчет Ястреб. – В лесу хуже всего, когда ранят в ноги. Почему вы спрашивали, сколько мне лет?
– Просто так, из любопытства, – отвечает Коралл.
– В сентябре исполнится восемнадцать.
Ястреб освободил из-под тряпья обе руки; одной, пожелтевшей, откинул пальто на груди, другую засунул между пиджаком и свитером.
– Тебе не холодно?
– Теперь мне лучше. Посмотрите, пан подхорунжий, – он подает Кораллу кусочек картона, – это моя невеста. – Он заканчивает фразу тоном плохого актера в роли пажа у трона королевы.
Коралл держит в руке увеличенную любительскую фотографию, помятую, с надорванным уголком. «Знаю я тебя, – думает Коралл, – ты старше его, тебе лет девятнадцать – двадцать;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25