На какое-то мгновение улица застыла в торжественной тишине. И вдруг над ней взлетел страстный и торжествующий голос женщины:
– Франсуа! Мосье Франсуа!
Надежда всплеснула руками:
– Встретила! Он, мамочки мои, встретила!.. – И бросилась вперед.
Варвара увидела Франсуа, когда он еще не мог ее видеть. Она стояла в толпе, прижимая к груди сумку с торчащим луком. Она только крикнула и, словно испугавшись собственного голоса, не решилась сдвинуться с места.
Франсуа не видел ее, но он не мог ошибиться. Он слышал – она позвала его!
– Мой бог! Это… она…
Франсуа растерянно глядел на толпу горожан… Он ждал этой встречи и не верил в нее. Ради нее он прошел несколько стран, неся свою тайну. Эта тайна временами подступала к самому горлу, готовая вырваться к людям ему чужим, способным, быть может, понять, а быть может, и посмеяться…
Еще в Париже Франсуа просил советское посольство помочь ему. Но не смог назвать ни адреса, ни полного ее имени. И все же он надеялся… Чем ближе колонна подходила к границе Советского Союза, тем чаще охватывало его предчувствие. Как он потом говорил: «Прямо пеленало меня и не давало идти».
Всю дорогу Франсуа страшился тяжкого разочарования. И сейчас он боялся верить… Не показалось ли? Преодолевая охватившую его слабость, он оперся о руку подбежавшего друга и крикнул срывающимся голосом, как в детской игре:
– Где ты?! Я не вижу тебя!
В наступившей тишине женщина отозвалась:
– Я здесь, Франсуа…
И тогда женщины, стоящие на тротуаре, догадались и обрадовались – они-то знали, что значит потерять и найти близкого.
Вот один человек нашел другого, как же тут не порадоваться? Подталкивая Варю, весело закричали:
– Здесь! Здесь! Эй, камрад! Франсуа, вот она!
Варвара медленно шагнула с тротуара, выставила вперед руку, будто готовясь упереться в грудь Франсуа, сдержать его горячий порыв. Глаза ее сияли радостью и, в то же время испуганно метнувшись по сторонам, увидели хлынувшую за ней толпу, и сбившихся с марша пешеходов, и бегущего к месту происшествия милиционера в белых перчатках. В двух шагах от Франсуа она остановилась. На них смотрели. Она знала, что на них смотрят ее соседи, знакомые, те, с кем она встречается всегда, каждый день. И, может быть, некоторые из женщин сейчас вспомнили, как встречали мужей, вернувшихся с фронта. Это было похоже, и сознание этого сковывало ее, потому что это было не то.
Они стояли молча друг против друга. Франсуа пристально вглядывался в лицо Варвары.
Варя улыбнулась ему чуть-чуть кокетливо. Я ждал, что она сейчас скажет, совсем по-женски, что-нибудь вроде:
– Ты изменился, стал солидным мужчиной, но я сразу узнала тебя…
Она сказала другое. Не думая об этом, непроизвольно оглаживая на себе старенькое, будничное платье, она сказала:
– Что же вы… Мы ждали вас только завтра…
Франсуа не понял слов, но он понял улыбку и ответил по-французски:
– А ты все так же прекрасна, мадам Любовь!
Варя засмеялась.
– Но, но… мон шер…
– Да, мадам, да… – Франсуа сказал так потому, что… ну, словом, он не мог не видеть перемены, происшедшей с ней за годы разлуки. И он видел, но сказать иначе не мог. Потому что она была прекрасна.
Варю толкнула запыхавшаяся Надя, успевшая неизвестно где достать букетик поздних полевых цветов. Вырвав из рук Вари сумку, она протянула цветы:
– Поднеси… стоишь с цибулей, як…
– Ой, Наденька, – вспыхнула Варя, – я забыла, как по-французски ромашки…
– Флауэр!.. Флер!.. Маргорит!..
Подсказал, скорее всего, студент или школьник старшего класса. Он стоял в толпе, окружившей Варвару и Франсуа плотным кольцом, за которым остались каноник, милиционер и седоусый полковник, тщетно пытавшиеся восстановить порядок в колонне.
Колонну ждали на площади.
Председатель городского Совета строго спросил:
– Что там произошло?
Начальник милиции вздрогнул и по-военному вытянулся. Он только что выслушал сообщение прибежавшего низкорослого паренька-дружинника.
– Павел Ильич, там товарищ Каган встретила этого… француза.
– Ах, встретила-таки, – лицо председателя смягчилось, – но почему на дороге?
– Француз всю колонну остановил, очень обрадовался. Говорит, нашел свою, так сказать, любовь.
– Любовь? – Председатель нахмурился. – Этого еще не хватало.
– Мадам Любовь, – тихо поправил дружинник.
III
Потом председатель городского Совета произнес тост. Собственно, даже не тост, а целую речь, хотя в руке он держал бокал вина и стоял не на трибуне. С трибуны вообще никто речей не произносил, и никто на нее в тот день не поднимался. Зря перекрашивали эту трибуну. Могла бы стоять в своем повседневном виде до самых октябрьских праздников, и пусть бы ее поливало дождями и осыпало городской пылью. Все равно придется еще раз подкрашивать, когда наступит час говорить с нее речи.
Итак, председатель произнес речь не с трибуны, а за столом, во время ужина или, как у нас говорят, «приема, прошедшего в дружеской обстановке». Он сказал:
– Дамы и господа, уважаемые гости, товарищи!
Мы сидели за столами в чайной № 1, вперемешку между дамами и господами. Варвара, конечно, рядом с Франсуа. Он уже успел рассказать о ней своим попутчикам. Удивились не только иностранцы.
Правда, местные жители, встречавшие Варвару в магазине, на базаре или в городском клубе, кое-что знали о ней. Знали, что она была на оккупированной территории, некоторое время в партизанах, даже награждена медалью. Но это же никого не могло удивить, таких в каждом белорусском селе можно встретить. А потом ходили слухи, будто не то в сорок третьем, не то в сорок четвертом Варвару. Романовну вывезли в Германию и муж, вернувшись с фронта, не нашел ее… Сама Варвара об этом никогда не рассказывала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78