Марья Павловна горячо обещала всё свободное от школьных занятий время отдать колхозу. И счетоводству помочь и кружок политграмоты взять на себя, если ей доверит единственный в Коробове коммунист Клюев.
И уже подходили к столу один за другим колхозники, просили записать:
– Меня в плотничью бригаду…
– Меня к коровам…
– Я хочу в конюхи.
– Меня на кормовой фураж пишите.
– В бригаду пахарей…
– Всех запишем, но если где окажется кто лишним, а где недостача людей, придется пересмотреть, – отвечал Клюев и заносил фамилии в тетрадь.
Состоялись выборы. Ваську избрали в правление колхоза. И всю ту ночь после собрания правление вместе с бригадирами разрабатывало рабочий план.
На той же неделе, 31 августа, в Коробове и в окрестных деревнях за Пошехонским трактом справлялся пивной праздник Фрола и Лавра.
Приезжал агитатор из Вологды, предупреждал:
– Бога нет, всем святым праздникам конец. Не пьянствовать а трудиться надо.
Люди слушали, кивали, соглашались, что и бога нет и что святые плохие помощники. Но так уж заведено: праздник есть праздник! Конец всех полевых работ, и уборка урожая закончена, и паренина вспахана, и озимовое посеяно – как не праздновать, как не испробовать пива из свежего солоду?
И решили коробовские и прочих окрестных деревень мужики и ребята справлять не по святцам «юбилей» Фролу и Лавру, а назвать праздник в советском духе днём «Снопа и борозды».
Состоялся праздник. И длился не один день, а целых три дня и три ночи.
Гуляли во Владычном, гуляли в Мошенникове, пили пиво и самогон в «Восходах». И по другую сторону Пошехонского тракта шло веселье – дым коромыслом. К счастью, убийств не было, но без драки не обошлось. Сводили счёты: мужики между собой, ребята между собой. Ни Судаков, ни Кораблев не вмешивались. Обычного разгула не предотвратишь, лишь бы обошлось тихо. Да не обошлось.
Вспыхнул гуменник. Набежали люди. Одни – тушить, другие – снопы из скирд таскать. Урон колхозу был большой. Пшеницы сгорело пудов пятьсот. Деревне пожар не угрожал.
Судаков взял лошадь в колхозе и верхом поскакал во Владычное – говорить по телефону с Вологдой о пожаре, о пьяном празднике «Снопа и борозды». А когда вернулся в Коробово, там еще неприятность: пьяные подкулачники, подстрекаемые Яшкой, в два кола избили Кораблёва. Заступилась деревенская молодежь, организованная для порядка Марьей Павловной. Ваську кое-как вызволили, притащили в школу. Марья Павловна сама сделала ему примочки, перевязку и уложила на свою постель.
Предколхоза Клюев чувствовал себя отвратительно. Так нескладно начинаются первые дни его руководства колхозом. Доброжелатели его предупредили:
– Григорий Николаевич, поостерегитесь, как бы запросто и вам не влетело. Есть тут разъярённые…
Клюев не робел. Для острастки из кармана штанов торчала у его рубцеватая рукоятка старого верного нагана.
– Пусть бушуют себе во вред. После праздника разберёмся. Этой дикости, полудикости и всякому разбою положим конец. Пусть не забывают: есть на свете советская власть!
Кораблёва пришлось везти в Грязовец, в больницу. В телеге на соломе лежал он бледный и злой. Марья Павловна дала ему байковое одеяло укрыться и провожала далеко за Коробово. Расставаясь, погладила Васькин лоб и хотела было сказать ласковые слово, да выговорила просто:
– Поправляйся и не страшись – возвращайся. Я жду… Дело у нас пойдет… А в газету я напишу об этом несчастном празднике «Снопа и борозды»… Счастливо, Вася! Жду, жду… Залежишься – навещу, – и пошла обратно в Коробово.
– Она тебя жалеет, – сказал Судаков, ехавший верхом рядом с подводой.
– А лучше бы, если полюбила. Славная женщина!.. В такой отсталой деревне ей нелегко. А ты будь, Ванюшка, уверен. Я выздоровлю и с пути не собьюсь и не сопьюсь… Не подкачаю…
– Верю.
– Не удивляйся, если услышишь обо мне слово хорошее.
– Не удивлюсь.
– И ещё не удивляйся, если я поправлюсь и обживусь в Коробове, женюсь на учительнице.
– Не удивлюсь. И считаю, что не сделаешь ошибки.
– Так думаешь? А ребенок?
– Разве это помеха? Добавите ещё парочку, и ладно будет. Она хороший человек…
Кораблёв через силу, но улыбнулся.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
КОРАБЛЁВА осмотрели и положили на больничную койку. Судакова интересовало, насколько серьёзны нанесенные ушибы и долго ли пролежит Кораблёв в больнице.
Врач прощупал все больные места, надломы, проломы, ссадины и вывихи, покачал головой:
– Не исколочен, а измолочен. Будто цепами по снопу били. Живого места не доищешься. Парень крепок. Дело молодое, тело тоже. До следующего праздника починим, а там пусть бережётся. Еще если раз-другой достанется – так считай, пропал человек. Придется полежать месяц, а то и больше…
Стал врач записывать: фамилия, имя, отчество, из какой деревни и сельсовета…
– Ах, из Коробова? Ну, все ясно… Живут по старинке, дерутся тоже, как при Грозном Иоанне, дрекольями. Хорошо, что по голове не попало. А то бы все «шарикоподшипники» разлетелись. Тогда и медицина была бы не в состоянии помочь. Не грустите, больной. За битого двух небитых дают. Но кто даст и кого, не ведаю… С этих чертовых праздников – с Успенья и Фрола-Лавра все комнаты-палаты заняты потерпевшими в драках. Когда же этому конец? Ужели мало тринадцати лет советской власти, чтобы искоренить всё это? Вы понимаете, ведь нигде, как у нас на Вологодчине, не дерутся.
– Да и не пьют столько. А это причина всех бедствий. Хотя Кораблёв был трезв, – добавил в оправдание товарища Судаков.
– Так что за причина?
– Не могу точно сказать: то ли потому, что он с братом повздорил, то ли потому, что при создании колхоза в Коробове показал себя с правильных позиций…
Расстались Судаков с Кораблёвым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97