Ты не бойся.— А я не боюсь, — пожал плечами Обнорский.— Не боишься? Ну молодец, а я вот восьмую сотню прыжков разменял — все одно страшно, перед прыжком уснуть не могу.После третьей рюмки о себе начал рассказывать Андрей. Обнорский говорил и удивлялся самому себе: этому простому мужику, человеку совсем не его круга, он рассказывал то, что, наверное, не стал бы говорить многим близким знакомым.— А форму мне в бригаде выдадут? — спросил Андрей.Дорошенко успокаивающе махнул рукой:— За форму не волнуйся — получишь полный набор: обычную песчанку, камуфляжку, ну и парадку — ее тебе шить будут.— А оружие? Тоже выдадут? Семеныч вдруг аж пригнулся, зачем-то оглянулся и спросил почему-то шепотом:— Какое оружие? Ты шо?! Даже и думать не думай! Генерал брать оружие запретил!— Как? — растерялся Андрей. — А я видел…— Шо ты там видел — я и знать не хочу, — перебил Дорошенко. — То мужики в бригадах берут стволы, но подпольно, шоб никто ничего не видел… А мы тут — люди еще новые, вот оботремся малость, видно будет… Старший советник приедет — он и решит. И скажу тебе по опыту — чем дальше от оружия, тем меньше всякой херни случается.«Ничего себе подпольно», — подумал Обнорский, вспомнив автомат, валявшийся совершенно открыто рядом с пьяным Гридичем. Однако возражать Дорошенко не стал, поняв, что столкнулся с очередной загадкой, отгадку на которую предстояло искать самому.Ближе к полуночи выпили на посошок.— Утром подходи ко мне часов в семь — в бригаду поедем, знакомить тебя со всеми буду. Раньше там нам делать нечего. Да и ты поспать должен…Андрей, слегка покачиваясь от усталости и выпитой водки, пошел к себе через тускло освещенный низкими фонарями гарнизон. Темная казарма казалась совсем нежилой. В тридцать второй комнате было тихо. Андрей зашел к себе, лег и еще раз перебрал по эпизодам весь бесконечный день, свой первый день в Южном Йемене. Обнорский не мог понять, отчего у него душе осталось ощущение немотивированной вроде бы тревоги.«Наверное, просто от новых впечатлений. Все не так уж и плохо», — подумал Андрей, засыпая.…В ритм новой жизни Андрей вошел быстро — работы хватало, и скучать не было времени. Каждое утро он с Семенычем уезжал на стареньком, оставшемся еще от англичан «лендровере» в бригаду, базировавшуюся в пятнадцати километрах от Адена. Это местечко называлось «Красный пролетарий» и находилось уже в провинции Лахедж — точнее, на административной границе между провинциями Аден и Лахедж. Дорошенко в основном проводил занятия с личным составом — предпрыжковая подготовка, укладка парашютов, методика действий в случае возникновения нештатных ситуаций…Андрей пытался переводить йеменцам объяснения Семеныча; сначала у него это получалось довольно жалко, но в бригаде было несколько офицеров, учившихся в Союзе и хорошо говоривших по-русски, они начали помогать Обнорскому, и уже через неделю он стал что-то понимать в местном диалекте. Командование бригады — командир подполковник Абду Салих и замполит майор Мансур окончили в Москве академии.Абду Салих учился в Академии имени Фрунзе, а замполит, как и положено, в Академии имени Ленина. Они оба относились к Обнорскому доброжелательно, понимали, что парню сложно, и не выражали неудовольствия новым переводчиком. Кстати, с первого дня Андрей заметил, что отношения между Мансуром и Абду Салихом довольно напряженные. Обнорский сначала подумал было, что дело в извечной неприязни командиров к замполитам, но потом выяснилось, что Мансур родом из провинции Абьян, родины президента Южного Йемена Али Насера Мухаммеда, а Абду Салих родился в горах Радфана — там, где начиналось когда-то национально-освободительное движение против англичан, — и был дальним родственником Абд эль-Фаттаха Исмаила, председателя Йеменской социалистической партии. О том, что вражда между этими кланами расслаивала страну на два противостоящих лагеря, Обнорский узнал в Аппарате в день приезда из справок Пархоменко.Семеныч гонял Андрея точно так же, как йеменских солдат и офицеров, — заставлял до одури прыгать на землю со специального трамплина так, чтобы при приземлении ступни и колени оставались плотно сжатыми, учил укладывать парашют. В бригаде на вооружении стояли парашюты Д-1-5-У — Дорошенко по секрету рассказал Обнорскому, что на этих системах в Союзе давно уже никто не прыгает, но техника, в принципе, надежная, хоть и старая…Перед первым прыжком Семеныч сказал Андрею:— Такого подарка, какой ты получишь сегодня, тебе больше не сделает никто в жизни, потому что я подарю тебе целое небо.Свой первый прыжок Обнорский действительно запомнил навсегда — прыгали на рассвете (утром в пустыне, как правило, утихал ветер), солнце едва показалось из-за гор, отбрасывая от фигур десантников длинные тени. Андрей ощущал себя довольно спокойно вплоть до посадки в «М-8», а вот в вертолете уже навалился настоящий страх. Когда геликоптер набрал высоту и Семеныч распахнул дверь, Обнорский вдруг понял, что ему сейчас придется шагнуть в пропасть с каким-то мешком за спиной, и буквально прирос к скамье. Дорошенко между тем хохмил, пытаясь поднять дух всех, кто находился в вертолете: сел на пол, свесил ноги в открытую дверь и начал ими болтать. От этой «веселой» картины Андрея вовсе замутило, он оглянулся на своих йеменских коллег — их лица также не выражали особой радости, потому что опытных десантников в бригаде просто не было, лишь некоторые успели сделать по два-три прыжка.Семеныч между тем встал, поправил подвесную систему своего парашюта (Дорошенко прыгал не на «дубе», как все остальные, а на «крыле» — система его парашюта называлась УТ-15) и помочился в открытую дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22