Что-то вздохнуло,
чавкнуло в болоте за спиной, потом затрещало впереди, там, где могила
Безумной Ларисы - холмик под соснами, поросший зелеными розами, а на
холмике крест. Медведь? Вряд ли, медведей они давно распугали, загнали
вглубь Броселианда, да и треск не тот. Вот волк - да, похоже, волки
недавно и на лесоповал забегали, Гжегош в питейке рассказывал. Только что
ему, Павлу, волки? Мало он, что ли, с ними встречался за восемь лет, когда
бродил по лесам? И он ведь не безоружный. Павел опять потер лоб и зло
усмехнулся. Здесь, вот оно, здесь, его оружие - так ударит любого волка о
дерево, куда там Самсону с ослиной челюстью! Безотказное. Проверенное.
А если это на могиле что-то творится?..
Павел передернул плечами, машинально перекрестился и прошептал:
- Будь со мной, Создатель!
Затаил дыхание, прислушиваясь, но треск больше не повторялся. И сразу
нахлынул стыд, да такой стыд, что ушам стало горячо. А еще презирал эту
перепуганную ораву! Сам-то, сам... Ведь убежден, давно уже убежден, что
нет никакого дела Создателю до мира, сотворил его когда-то и удалился, и
рассчитывать надо только на себя, на собственные силы, но вот ведь что
делает привычка: чуть что - и пальцы сами складываются для крестного
знамения, словно подталкивает кто-то, и губы сами собой бормочут: "Будь со
мной, Создатель..." Где он, этот Создатель, помог ли кому-нибудь хоть раз?
Ну, создал и создал - и нет его больше с нами. Разве что явился однажды
Небесным Громом, да и то можно поспорить... Самим, самим действовать надо.
И потом, мало ли что с пьяных глаз могло когда-то привидеться
Длинному Николаю? Ну чего это он вдруг очутился ночью у могилы? Ясное
дело, хватил лишнего в питейке и потянуло прогуляться в лес. А там заснул,
а ночью пришел в себя и примерещилась ему какая-то черная фигура. Шла,
видите ли, мимо могилы. Во-первых, на то и ночь, чтобы все черным
казалось, а во-вторых, с чего бы это Ларисе в могиле не лежалось? Ну,
повесилась на сосне, ну, там же и похоронили, и розы посадили, и крест
поставили - факт? Факт. Никто еще после смерти не гулял и гулять уже не
будет. Это тоже факт. Ведь только в сказке Лазарь выходил из пещеры в
пеленах и платке, а на деле никто никогда сюда уже не вернется. Кладбища
все растут и растут, а в городах, как старики говорят, раньше было гораздо
многолюдней. Взять тот же Иерусалим - ведь половина домов уже пустует, а
то и больше. Или Устье. Да что говорить, на собственной-то улице много
людей насчитаешь? Так кто из тех, умерших, вернулся? Верить в это -
чепуха, он давно не верит. А бояться - чепуха вдвойне. В себя надо верить.
Павел сел, подтянул колени к подбородку, обхватил руками. Злость
проходила, словно истекала из него и растворялась в ночи.
Черная фигура... Ну так что с того, что черная фигура? Может быть,
это Черному Стражу не спалось, если он вообще спит...

Разговор с Черным Стражем и послужил причиной того, что ему, Павлу,
теперь приходилось отсиживаться в кустах у болота. Случилось это только
вчера, нет, уже позавчера, в пятницу, тридцать третьего февраля. Он с
другими парнями отработал свой месяц на ремонте деревянной дороги за
Иорданом, там, где развилка к Холмам и Эдему. Дождались новую бригаду,
направленную городским Советом, передали, как положено, инструмент,
погрузились на дрезины и направились с ветерком к городу. У моста
случилась заминка. Шла снизу лодка из Иерусалима, с ткацкой фабрики, и то
ли гребцы были с похмелья, то ли груз сдвинулся к борту, то ли по какой-то
другой причине, но перевернулась она у моста, хорошо, что недалеко от
берега. У воды суетилась полиция, маячил кто-то из членов Совета, обсыхали
на солнышке удрученные гребцы, а городские парни вылавливали мешки из воды
и грузили на телеги. Лошади недовольно ревели, рыли землю когтистыми
лапами, надрывали горло полицейские, на мосту толпились любопытствующие. В
общем, пришлось задержаться. Зато уж потом - прямиком в питейку.
Они сидели в питейке, рассеченное пожарной каланчой солнце сползало
за Иорданский лес, белокурая улыбчивая Ревекка шариком каталась по залу,
разнося пиво и водку, и Богдан так и норовил задрать ей юбку, когда она
пролетала мимо него, а Лайош с Авелем Шевчуком уже расставили шашки и
сгорбились над доской, как парочка роденовских мыслителей. Наступал
обычный вечер после окончания работы и впереди был целый месяц безделья.
Павел потягивал кисловатое пиво, строил планы на будущее. Через месяц
он собирался просить Совет направить его в полицию, а до того доделать
беседку во дворе, а потом подняться на лодке по Иордану до Устья, а дальше
по Ховару, и попробовать добраться до истоков - так далеко в той стороне
он еще не бывал. Пиво слегка туманило голову, напротив него за рассохшимся
скрипучим столом деловито поднимали и опускали кружки Длинный Николай,
Авдий и Вацлав, и Павла опять потянуло порассуждать, поделиться своими
мыслями - хотя бесполезное это было занятие - тем, о чем думалось давно,
еще с юношеских лет. Тогда он не мог общаться с людьми, но теперь, спасибо
Колдуну, был совершенно здоров, а в пеших походах по Лесной Стране вообще
не имел равных.
Питейка наполнялась гулом, подручные Ревекки (в этом месяце помогали
голубоглазая Ирина с набережной и степенная Агарь Филипенко) распахнули
окна, но все равно над столами клубился сизый табачный дым. Дверь то и
дело открывалась, впуская жителей близлежащих кварталов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10