Я бежала вперед, рискуя не заметить какую-нибудь яму или выпавший из стены камень, которые во множестве валялись повсюду. Мечущийся круг света, и в нем, словно в калейдоскопе: лепнина расколотой коринфской капители, обломки скульптуры -- рука, сжимающая что-то, удивленный глаз на половине лица, какие-то железки, трубы. Только бы не зацепиться, тогда придется разыскивать уже меня.
Лестницу, ведущую вниз, я едва не пропустила, её скрывала полуразрушенная стена. Эти ступени выглядели куда прочнее, но спускаться вниз было жутко. Наверху хотя бы звезды иногда видны. А тут - могильная темень и запах сырости. Что если там вода? Мне стало тошно. Лезть в заболоченный подвал, одной... "А-у-уу!" -- заорала я вниз. Ни ответа, ни эха. Вместо этого я услышала позади вкрадчивые шаги и шелест, словно чья-то одежда задела стену. Не в силах обернуться, я медленно покрывалась гусиной кожей -- от кончиков мизинцев до пяток, именно в такой последовательности. Если кто-то подойдет сзади и столкнет меня вниз, то это будет конец. Всё стихло. Или ничего и не было?
Я шарахнулась от лестницы и на цыпочках пошла обратно. Нет, тут никого нет, это просто обман слуха. Но в подвал я отправлюсь в последнюю очередь, когда буду уверена, что Ромки нет и на втором этаже.
По широкой парадной лестнице приходилось подниматься с осторожностью -после того, как кусок мрамора опасно вывернулся у меня из-под ноги, я полезла вверх, хватаясь обеими руками за металлическую решетку, к которой когда-то крепились перила. Фонарик пришлось держать в зубах, рискуя выронить. Когда я, наконец, поднялась, смогла перевести дыхание и оглядеться, то поняла, что тут уже не побегаешь -- под ногами и над головой обугленные балки. Каждый шаг приходилось рассчитывать и пробовать опору на прочность, прежде чем ступить на неё.
И вот я, балансируя, иду по скользкому черному брусу, стараясь не думать о том, выдержит ли он мой вес, иду в неизвестность, туда, где ждет меня дрожащий безжизненный отсвет. Приходится выключить фонарик, чтобы не потерять из вида этот едва заметный ориентир. Я дойду. Впереди кусок довольно хорошо сохранившегося пола. Ступив на него, я понимаю, что ничего хорошего меня не ждет -- слишком мертвенно сияние впереди, оно разгорается, но в нем нет тепла. Нет. Совсем.
И, повернув за угол, я вижу, что служит источником света. Это груда гнилушек, источающих тусклое зеленоватое свечение.
-- Стой! -- раздается позади. И я, так и не успев ничего понять, чувствую сильный и жесткий толчок в спину и лечу вперед и вниз, в провал, где меня ждет смерть.
В последний момент я всё-таки успеваю ухватиться руками за края досок, но они начинают крошиться под моими пальцами, и мне приходится вновь и вновь искать, за что уцепиться. Надежды нет. Наконец попадается что-то прочное, и я замираю, чтобы поднять голову и глянуть в глаза своему убийце.
Он стоит, наклонившись надо мной, уперевшись ладонями в колени и улыбается. Мой любимый, мой самый добрый и нежный... Как долго он ждал этого момента, как, наверное, не терпелось ему покончить с необходимостью притворяться и унижаться. И сейчас на его лице, подсвеченным зеленым гнилостным светом, выражение настоящего, неподдельного счастья и торжества. Оно не было таким даже в день нашей свадьбы, хотя он наверняка очень старался.
Заметив, что я смотрю на него, он улыбается ещё шире. И выпрямляется. Ему нужно только наступить каблуком на мои отчаянно цепляющиеся за балку пальцы, и я рухну вниз.
-- Стой! -- опять тот же голос.
Кирилл медленно поворачивается, и я вижу, как искажается его лицо.
-- Ты снова пришел сюда убивать?
-- Не подходи, иначе ей конец, -- голос моего мужа звучит злобно и отчаянно. Мне хочется заткнуть уши, чтобы не слышать, но я не могу.
-- Дело не в ней, а в тебе. -- Слова падают размеренно, словно капли с высоты. -- Настало время покончить со всем этим.
-- Ошибаешься!
Я слышу металлический щелчок и знаю что это. Предохранитель пистолета. Кирилл достает его из кармана, но тот, в кого он целится, всё ещё остается для меня невидимым. Одновременно я чувствую, как начинает саднить разодранная при падении щека и что-то теплое медленно стекает по ней. Ненавижу, я с детства ненавижу боль и кровь! И помимо своей воли я начинаю судорожно подтягиваться на руках, одновременно пытаясь зацепиться ногами хоть за что-то. У меня сильные, привыкшие управлять строптивыми лошадьми руки, я отчаянно карабкаюсь вверх и всё-таки умудряюсь взобраться на балку, которая удерживает непрочный остаток перекрытия. Только усевшись и прижавшись спиной к стене, я вижу их обоих.
Они стоят друг против друга -- мой муж и Николай, оба с ног до головы в черном. И только теперь я замечаю в чертах нашего вечернего гостя что-то неуловимо напоминающее мне того, кого я так бесконечно и отчаянно любила. Его лицо тоньше и бледнее, но глаза... Как я могла не заметить тот же разрез глаз, со слегка опущенными наружными уголками, росчерк бровей?! Я зажмуриваюсь и одновременно пытаюсь рукавом отереть со щеки кровь.
-- Собираешься застрелить меня?
-- А почему нет? Ты напал на мою жену, а я убил тебя, борясь за её спасение. Жаль, не удалось, -- в голосе Кирилла откровенная насмешка и злорадство.
-- Значит, на этот раз захотел стать богатым вдовцом?
-- Я практически им уже стал, любезнейший!
Николай не успевает ответить. Выстрел звучит коротко и сухо. Потом второй, третий. Сколько патронов в обойме -- шесть или семь? Кирилл стреляет до тех пор, пока они не заканчиваются, и пистолет начинает издавать бессильные щелчки. И только тогда я открываю глаза. Кровь на черной рубашке Николая не заметна.
1 2 3 4 5 6