А с сорок восьмого года Люсию перевозят в монастырь кармелиток в Коимбре, там она и живет уже пятьдесят семь лет. То есть все это время она находилась под строгим присмотром Святой Церкви. Что касается ее записей и дневников, то частично они уже были опубликованы...
– Речь, разумеется, идет не о тех записях сестры Люсии, о которых нам хорошо известно, – тут же пояснил его преосвященство, опять уловив, о чем думает собеседник. – Речь идет о каких-то тайных дневниках, – уточнил кардинал. Презрительная интонация, с которой кардинал отозвался о тайных дневниках, должна была свидетельствовать, что его преосвященство, конечно, и мысли не допускает, будто благочестивая сестра Люсия могла вести какие-то записи втайне от Святой Церкви. И тем не менее он не сказал ни слова сомнения о достоверности этих записей. Он не сказал, что сестра Люсия якобы писала дневник, что такой дневник якобы существует.
Это не укрылось от внимания Торно. И теперь он был смущен.
– Мой дорогой Джузеппе, – сказал кардинал, поднимая наконец глаза на Торно. – Мы бы хотели, чтобы вы занялись этой проблемой. Нельзя допустить, чтобы у врагов Святой Церкви появилось новое оружие. Нужно заблаговременно дать понять миру, что эти тайные дневники – фикция, обман.
Торно почтительно склонил голову, давая понять, что осознал важность поручения.
* * *
Попрощавшись с Джузеппе Торно, кардинал уставился в одну точку. Он знал, что сегодня целый день будет думать только о сестре Люсии. Такое уж было свойство у этой старой монахини.
Кардинал был одним из немногих в мире, кто лично знал сестру Люсию. Было бы ошибкой говорить, что он знал ее хорошо, но несколько раз его преосвященство присутствовал при встречах с ней высших иерархов Святого Престола. Кардинал обычно славился своей способностью интуитивно проникать в сознание других людей, по крайней мере чувствовать их. В случае же с сестрой Люсией он почувствовал себя беспомощным. Казалось, ее закрывал некий экран, служивший ей надежным щитом при малейшей попытке приблизиться к ее душе.
Кардинал вздохнул. Да, сегодня он обречен вспоминать ее целый день. Ту, которую безошибочно выбрала для своей миссии Фатимская Дева. Монахиню, сам факт существования которой занимал умы многих в прошлом веке...
3
...Радио в «мерседесе» штандартенфюрера СС Дитера Рабе выдало противный гудок вызова. Рабе покосился на часы, это был уже третий раз за последние полтора часа, и он ни капли не сомневался, что его опять вызывают из резиденции Гиммлера в Вевельсбурге. Так и оказалось. Дежурный офицер, понимая всю нелепость своего положения, первым делом принес свои извинения. Но его торопил генерал Карл Вольф – личный адъютант Гиммлера, а на того, в свою очередь, давил сам рейхсфюрер СС, и оба они чуть ли не каждые четверть часа интересовались, когда наконец в крепость прибудет штандартенфюрер Рабе. Он уже час назад проехал через Паденборг, так что до крепости ему оставалось всего ничего, и в резиденции это было хорошо известно. Но Гиммлер, насколько мог судить Рабе по нервным звонкам, впал в очередной приступ истерической мнительности. Такого рода легкие истерики с рейхсфюрером случались в последнее время довольно часто, хотя сам Гиммлер этого факта старался не признавать. Словно для того, чтобы сгладить неблагоприятное впечатление, которое неврастенические приступы могли произвести на окружающих, он стал всячески укреплять легенду о своей невозмутимости и хладнокровии, которыми, надо сказать, никогда в жизни не отличался. Его настоящей природной чертой всегда была пунктуальность, это правда, но ему давно нравилось, когда его воспринимали еще и как крайне невозмутимого и выдержанного человека. Присоединить же к образу пунктуальной личности еще и невозмутимость не представлялось ему чем-то сложным. Он искренне считал, что с приступами повышенной нервной возбудимости – именно так он определял свою неврастению – он способен справляться сам, когда оставался в одиночестве. Таким образом, она должна была оставаться тайной для окружающих, его личной тайной. Может быть, так поначалу и было, но шло время, и вот он уже сам не всегда замечал, что ситуация выходит из-под контроля и неврастенические вспышки легко прорываются наружу в присутствии посторонних. Его недоброжелатели связывали все более заметную неуравновешенность рейхсфюрера с тем, что в свое время он слишком сильно увлекся мистицизмом и окружил себя весьма сомнительными личностями, которые все больше и больше подчиняли его психику своему пагубному влиянию. Чего стоил хотя бы старик Карл Мария Виллигут, убедивший рейхсфюрера устроить свою главную духовную резиденцию именно в крепости Вевельсбург, на самом западе Германии, и обосновавший это тем, что она находится посередине магического треугольника. Кроме Гиммлера, он мало кому нравился: одни в СС считали его откровенным, хотя и очень удачливым шарлатаном, другие – просто сумасшедшим.
Гиммлер же, не обращая внимания на злопыхателей, возвысил Виллигута до группенфюрера СС, причем в СС старый мистик принял имя Вайстора – одно из имен, которыми назывался великий бог Один. Именно Виллигут-Вайстор и опутал Гиммлера паутиной мистицизма и оккультных наук. Нередко он являлся перед группенфюрером в крайне возбужденном состоянии и рассказывал ему свои сны, которые, впрочем, сложно было назвать снами. Это было нечто среднее между сновидениями и галлюцинациями. Но посвященные, к которым стал относить себя и рейхсфюрер, знали, о чем идет речь. Карл Мария Виллигут, происходивший из очень древнего и аристократического германского рода, считывал во время этих видений важные сведения из своей родовой памяти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16