В облике словоохотливого старика было что-то такое, что располагало к доверию. Он был первым человеком на этой стороне, с кем можно было потолковать, и трое друзей не спешили уходить. Старик тоже был не прочь продолжить разговор.
- Я таки вижу, вас что-то интересует. Или я ошибаюсь? Спрашивайте, будьте любезны! - Не дожидаясь вопросов, заговорил сам. - Ответьте мне, молодые люди, только без всяких там хитростей: зачем вы сюда пришли, или потеряли что-нибудь?
- Зачем? - переспросил Симион. - Слышали, здесь можно хорошо жить. Вот мы и...
- Так... понимаю. Хорошо там, где нас нет, - по-русски сказал лавочник. - Ну и что теперь скажете?
- Там будет видно. Пока нас кормят. Дали вот по двести леев. Землю обещают, дома построить.
- А если обманут?
- Как это - обманут? Нам ихние большие начальники твердо обещали.
- Эх, молодые люди, - старик печально покачал головой. - Они все могут. Пока вы им нужны, будут кормить, и денег могут дать, немного, конечно, но на сигареты хватит. А потом выгонят на все четыре стороны. Не вы первые, не вы последние. Я, слава богу, уже повидал таких бедолаг с той стороны.
- А как все же они живут? - спросил Думитру.
- По-разному. Кто батрачит у помещика или попа, кто в мастерской или на фабрике. Разве это жизнь?
- Как же так? - недоверчиво сказал Симион. - Здесь все в магазинах есть: и хлеб, и масло, и колбаса, и мануфактура. Мы сами видели.
- Таки да, все, - охотно подтвердил старик. - Для того, у кого есть вот это. - Он выразительно потер палец о палец и для ясности добавил: Леи.
- Неужели мы не заработаем? Силенок еще хватит. Были бы руки, а дело найдется. С голоду, даст бог, не помрем.
Старик слушал, покачивая головой в такт словам Симиона.
- Какой прыткий. Ты кто, - он перешел на "ты", - доктор, инженер, может быть, адвокат? Нет? Я так и знал. Ты умеешь работать только на земле. А в городе можешь только мешки таскать, и все. А таких здесь и без вас хватает. Вот что, молодые люди, послушайте, что вам посоветует старый Аматерштейн. Пока не поздно, тикайте обратно домой. Я знаю, что там, на том берегу, сейчас нелегко, но все проходит, и это пройдет. А здесь вам дороги не будет. Аматерштейн знает, что говорит.
Расспросив, как пройти к центру, они попрощались и вышли на улицу.
- Вот чертов старик, - неожиданно в сердцах проговорил Симион. - Всю душу разворотил. Неужели правду говорит? - Он искоса взглянул на Думитру и Николая.
- Какой смысл ему врать? - откликнулся Думитру. - Сам посуди, ему лучше видно, он же местный.
- А черт его знает. Может, он из этих... коммунистов.
- Ну и дурак же ты, как я погляжу, - засмеялся Думитру.
На главной улице магазины и лавочки с витринами, полными разнообразных товаров и продуктов, попадались на каждом шагу. Однако, к удивлению друзей, редкий прохожий заходил туда за покупками. Симион остановился возле обувного магазина, рассматривая витрину, удивленно присвистнул: цены были такие, что даже на самые дешевые башмаки денег не хватало.
Они побродили еще немного по улицам и по настоянию Симиона зашли в бодегу с непонятным названием "Трафальгар", выпили дешевого вина и отправились "домой".
Следующий день, как и другие, не принес ничего нового, если не считать многочисленных слухов, касающихся их дальнейшей судьбы. Будущее обитателей ремесленного училища оставалось туманным не только для них самих, но и для их хозяев.
XIII
Шандору Фаркаши уже довелось побывать в Кишиневе, еще до войны, гимназистом. Он упросил отца, собравшегося в Кишинев по делам, взять его с собой. Отец сначала не соглашался, говорил, что будет очень занят, однако в конце концов сдался. Отец, человек прижимистый, считал непозволительной роскошью тратиться на гостиницу, и они остановились на постоялом дворе в нижней части города. Стояли знойные июльские дни. На постоялый двор они приходили только к вечеру, усталые, особенно отец, и сразу ложились спать. На следующий день с раннего утра отец отправлялся в торговые конторы, лавки, на базар в поясках кожевенного товара, за которым, собственно, и приехал. Шандор повсюду его сопровождал. Кишинев запомнился ему сонным, зеленым, пыльным городом, где жизнь, казалось, остановилась. Мог ли он, мальчишка, думать-гадать, что много лет спустя снова окажется в этом городе под именем какого-то мифического Иржи Мачека?
Фаркаши приехал в Кишинев из Бухареста вечером и остановился в гостинице "Лондонская". Выйдя утром на улицу, он на миг зажмурил глаза: так ослепительно ярко, совсем не по-зимнему светило февральское солнце. Он шел медленно и не спеша, и со стороны его можно было принять за одного из многочисленных щеголеватых мужчин, фланирующих по тротуару. Они пристально, оценивающими взглядами рассматривали нарядных женщин в причудливых шляпках. Призывно виляя бедрами и делая вид, что спешат, дамы сновали по тротуару. Фаркаши про себя усмехнулся этому своеобразному параду женщин, который принимали фланеры, и тому, что он стал невольным его участником. На углу улиц Михайловской и Александровской он задержался возле магазина с вывеской "Грабойс и сыновья". В витрине на видном месте среди гирлянд колбас и огромных окороков висела табличка, извещавшая, что "первая в Бессарабии колбасная фабрика "Г. Грабойс и сыновья" ежедневно выпускает свежие гигиенические продукты, изготовленные под постоянным личным наблюдением самих владельцев, являющихся дипломированными мастерами-экспертами, имеющими в этой области 49-летний опыт и удостоенными золотых медалей и дипломов за безукоризненное качество своих фабрикатов".
В чистом, недавно вымытом стекле витрины отражалась вся улица. Убедившись, что "хвоста" нет, он неторопливым шагом человека, который никуда не спешит, пересек улицу, зашел в заведение Ковальского, перекусил, снова незаметно огляделся и направился в сторону Армянской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65