И в то же время он казался каким-то потерянным. Он не мог дать волю своей ярости теперь, когда дверь открылась, и они оказались лицом к лицу.
– Где ты была?
– Ты же знаешь, я была на вечеринке с Лулу.
– Все это время?
– Потом мы пошли на другую вечеринку. Я хотела вернуться домой, но очень беспокоилась за нее. Она вечно попадает в неприятности. Понимаешь, она слишком много выпила.
Он вздохнул и взъерошил волосы.
– Хочешь войти? – Она изо всех сил старалась говорить ласково, хотя это было нелегко.
– Спасибо. Хочу. – Он шлепал по ее комнате, засунув руки глубоко в карманы халата. – Если честно, Женевьева, мне ужасно надоело твое чересчур независимое поведение.
– Это больше не повторится, я обещаю. – Она смотрела на свои ладони, уговаривая себя: «Иди к нему, обними его, смягчи его гнев», – но по-прежнему сидела на том же месте и кусала ногти.
– Я не хочу, чтобы ты шлялась по городу вместе с Лулу. Хватит.
– Да, конечно. – Это был единственный способ положить конец пытке. Подойти к нему и покончить с пустыми разговорами.
– Мне интересно, что это за жена, которая разгуливает по городу без мужа до четырех утра?
– Я так виновата, Роберт.
Теперь Роберт подошел к ней. Он толкнул ее на кровать и, взобравшись на нее, широко раздвинул ее ноги. Его губы целовали ее шею, она ощущала прикосновение жестких усов, слышала его вздохи. Неумелая возня с халатом, и его рука пробралась под ее ночную рубашку, оказалась у нее между ног. Она заплакала, беззвучно, не желая, чтобы он услышал ее плач, наваливаясь на нее всей тяжестью тела.
«Пусть это произойдет, – уговаривала она себя. – Пусть произойдет. Скоро все закончится, он уйдет, а ты сможешь заснуть».
Казалось, что она изнемогает под его весом. Затем он вошел в нее, и она уже не могла спрятаться. Он целовал ее лицо. Кровать принялась отбивать привычный такт. Тук-тук. Так всегда было у них с Робертом. Но сегодня ночью что-то изменилось. Возможно, стало еще более механическим. Ушла нежность. Вероятно, что-то изменилось в ней самой.
– Я боюсь, – прошептала самой себе Женевьева, когда Роберт, наконец, ушел к себе. – Мне очень страшно. – Она лежала на своей половине кровати, сжавшись в комок, комкая в кулаке простыню и не в силах уснуть.
23
В день, когда должны были делать школьные фотографии, сиятельная Женевьева Сэмюэл проснулась и обнаружила на подбородке прыщик.
– Какое это имеет значение? – Ирэн Николас сидела на соседней кровати. – Это всего лишь дурацкая фотография.
– Это невразумительный довод. – Женевьева прижгла прыщик одеколоном и поморщилась. – О, смотри, я сделала еще хуже.
– Какой довод? – Тут Ирэн понимающе улыбнулась. – Ах, я понимаю. Ведь дело в том мальчике, правда? Ты знаешь, о ком я говорю. Это сын фотографа, Александр? Если честно, Дженни, в нем нет ничего особенного.
Женевьева опустила карманное зеркальце, махнула рукой на прыщик.
– У него самые прекрасные карие глаза в мире.
– Такие глаза у всех щенков, – захохотала Ирэн. – И еще у коров.
Специальный помост был сооружен точно так же, как и в прошлом году. Деревянный стул с высокой спинкой стоял напротив черной бархатной занавески. Мистер Джилс возился с камерой, установленной на треноге, а его семнадцатилетний сын настраивал и регулировал мощные лампы.
– Мисс… Сэмюэл? Ваше сиятельство мисс Женевьева Сэмюэл? – Мистер Джилс прочитал имя девушки, даже не посмотрев в ее сторону.
– Да, это я.
Но Александр не сводил с нее глаз. Прекрасных глаз.
– Садитесь, пожалуйста, на стул, – предложил мистер Джилс.
Женевьева взобралась на помост и села, чувствуя, как пульсирует прыщик на подбородке. Возможно, если она чуть-чуть наклонит голову, Александр ничего не заметит.
Произошла заминка из-за проблем с камерой, и мистер Джилс, забыв о Женевьеве, увлеченно занялся аппаратурой. Его сын тем временем подошел поближе.
– Я запомнил вас с прошлого года, – спокойно сказал он. – Вы очень фотогеничны.
– Благодарю вас.
– Мне хотелось бы вас сфотографировать. Обычно я всегда бываю в магазине в воскресенье днем, совершенствуюсь в фотографии. Вы можете прийти.
Мистер Джилс выпрямился.
– Ну вот, все в порядке. Давайте приступим. – У мистера Джилса была бледная кожа и хохолок, который делал его похожим на графа Дракулу.
– Мисс Сэмюэл, повернитесь слегка в угол и сложите руки на коленях. Вот так, прекрасно. Поверните лицо немного вперед.
Александр, у которого тоже был хохолок, но не столь ярко выраженный, незаметно подмигнул Женевьеве. Мистер Джилс выразил недовольство:
– Александр, прекрати фамильярничать, иди сюда, займись делом, будь хорошим мальчиком.
Похоже, у всех девочек в дортуаре были новые, увлекательные романтические приключения. Миллисент Хорнби (ей было семнадцать, на год старше Женевьевы) только что получила письмо от своего молодого человека Эдварда, друга детства, и настояла на том, чтобы прочитать его вслух перед всеми девочками. Милли, не переставая, обсуждала его достоинства. София Харкер (на год моложе Женевьевы) не преставала хвастаться своей разгорающейся дружбой с одним юношей по имени Джулиан Честертон, тот учился в школе для мальчиков в соседней деревне. В выходные у них было назначено тайное свидание.
Ирэн Николас говорила об Александре Джилсе. Она утверждала, что во время фотосессии парень пытался передать ей записку.
– Ты уверена? – уточнила Женевьева.
– Конечно. – Ирэн лежала на кровати и читала «Джен Эйр». Она даже не оторвалась от книги. – Он с меня глаз не сводил.
– Но ведь ты все-таки не получила записку? К твоему сведению, это могла быть квитанция из фотоателье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102