– Напротив.
– Не притворяйся. – Женевьева попыталась рассмеяться.
С ним определенно творилось что-то неладное. Дело не в том, как он с ней разговаривал. Он смотрел на нее и тут же отводил взгляд. У него был довольно помятый вид, волосы спутаны, на лице щетина, он даже не удосужился побриться. Даже костюм, похоже, не подходил ему. И вообще, его ли это одежда?
– Она разбила пробку от графина. И сделала это специально. Она швырнула ее о каминную полку. Разбила бы и другие вещи, если бы я не остановила ее. Помнишь ту вазу от Лалик, которая стояла на камине? Она и ее разбила некоторое время тому назад.
– Но мне показалось, ты не знаешь, что произошло с пробкой от графина.
– Я не хотела говорить об этом. Я до сих пор дрожу. Она затушила сигарету о кушетку. Посмотри. – Женевьева махнула рукой.
– Никогда не видел, чтобы она курила. – Роберт подошел к кушетке и дотронулся до черной отметины на обивке.
– Ты никогда не видел, как она ест. Это не означает, что она вообще не ест.
Он подошел к камину и уставился в него, словно желал обнаружить осколки стекла.
– Я лучше пойду в мою комнату туфель. Я хочу немного побыть одна.
– Ты лжешь. – Его голос прозвучал ровно и как-то странно покорно. – Ты лжешь мне давно.
Женевьева проглотила подкативший к горлу ком.
– Зачем мне лгать? Она всего лишь глупая девчонка, склонная к истерикам. Хорошо, что мы избавились от нее. Скоро я найду ей замену.
– Я говорю сейчас не о горничной! – Он ударил кулаком по каминной полке.
– Дорогой…
– Скажи мне правду. У тебя роман с другим?
– Нет. – Она едва смогла вымолвить это слово.
– Тебя видели с ним, черт побери! Жена Гарри видела тебя!
…Люксембургский сад… Та женщина… Он сел и обхватил голову руками.
– Да, у меня был роман, но теперь все кончено, – спокойно произнесла она. – Мы больше не видимся.
– Я так любил тебя. – Роберт потер лицо. – Но как я могу продолжать любить тебя? Я не верю ни единому твоему слову.
Женевьева в одиночестве сидела в своей комнате туфель, ее глаза покраснели и стали сухими, как наждачная бумага. Она вспоминала о той игре, в которую играл маленький мальчик с нижнего этажа, когда встречал соседей в лифте или в коридоре. Он думал, что если закроет глаза руками, то спрячется. Он не сможет увидеть вас, но и вы не увидите его. Он становился невидимкой.
Как жаль, что она не может закрыть глаза и исчезнуть.
Она босая сидела на полу, прислонившись спиной к стене. Напротив лежали две пары туфель. Красный генуэзский бархат, пряжки усыпаны крошечными бриллиантами. И два зверя, смотрящие друг на друга, приготовившиеся к войне или к любви. Золотые каблуки с буквами «Ж» и «П», переплетенными между собой в зеркальном отражении.
Дверь распахнулась. Женевьева не отрывала взгляд от туфель.
– Женевьева…
– Эти необходимо тщательно почистить. – Она взяла красную туфельку. – Бархат следует ворсить при помощи мягчайшей щеточки, полировать стекло при помощи кусочка газеты, стараясь не размазать типографскую краску по ткани. Бриллианты лучше не трогать, можно испортить огранку, или они выпадут.
– Я хочу кое-что узнать.
– Когда надеваешь эти туфли… – она сумела произнести эти слова, – все равно что кладешь ноги в теплый, шелковый рот.
– Он мой? Я имею в виду ребенка.
Она вздохнула.
– Нет никакого ребенка.
– Понятно. – Он с хрустом разминал свои пальцы и щелкал костяшками. – Я пойду пройдусь. – Отвернувшись от нее, он словно съежился и стал меньше. Как будто превратился в старика. – Подожди меня здесь. Мы поговорим, когда я вернусь.

Глава 8
ОТДЕЛКА
43
Женевьева Шелби Кинг сидела в одиночестве в «Клозери де Лиль» за угловым столиком. Рядом с ней стоял маленький чемоданчик, на столе – рюмка коньяку, в пальцах ее правой руки зажата сигарета. На ней был дневной костюм от Шанель из черного шерстяного джерси и шелка: с широким воротником и длинными свободными рукавами, крупным низким ремнем и плиссированной юбкой. Шею украшало жемчужное ожерелье ее матери, на йогах светились туфли с золотой вышивкой от Закари. На голове – шляпка-колокол с бриллиантовой булавкой и черным страусиным пером. Он сидела здесь уже довольно долго, и ее одежда выглядела более трезво, чем она сама.
В чемоданчике лежали красные бархатные туфли от Закари и ее детские туфельки Мери Джейн. Она в спешке упаковала также бриллиантовую диадему, в которой была на свадьбе, и кольцо с гроздью бриллиантов и сапфиров, думая, что в случае необходимости сможет выручить за них какие-то деньги. Это были фамильные драгоценности. Она не захотела брать ничего из подарков Роберта. Забрала также свою наличность – пятьсот долларов, пару тысяч франков и паспорт.
Множество похожих на Хемингуэя и Макэлмона личностей собралось сегодня в этом месте, присаживались за столики вместе со своими заумными женщинами с модно завитыми прическами, мушками, как у Лулу, в коротких платьях с глубокими вырезами и грубым смехом, который напоминал разрывы артиллерийских снарядов. Сквозь клубы густого табачного дыма до Женевьевы долетали обрывки разговоров.
– Правда? Вы говорите, писатель-романист? А я думала, это кличка скаковой лошади или маленький городок в Бретани…
– Но вы не понимаете. Когда я остаюсь с ней наедине, я чувствую, что теряюсь в огромной, мрачной и сырой пещере, зову на помощь и слышу эхо своего собственного голоса, бесконечно отражающееся от стен…
– Trois Filles Nues в Буф-Паризьен. Чудесные танцы. Они одеты в костюмы креветок. Да, я действительно сказала, это костюмы креветок…
Они преследовали только одну цель, все эти притворщики. Бормотание и вечный рокот, джазовые вибрации, безумный, неумолчный шум, который освещает Париж ярче, чем все фонари, и переносится, наэлектризованный, от человека к человеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102