– Что поделаешь, – сказал он. – Они все думают, что я маленький, а раз я имел право взять их с собой, они…
– Я тоже думаю, что ты еще маленький, – сказал Рауль. – Но мне было бы намного приятней, если бы ты поехал один. Или хотя бы, как я, – добавил он. – Это было бы самое лучшее, потому что на этом пароходе… Ну, словом, не знаю, что ты там думаешь.
Фелипе и сам этого не знал, он посмотрел па своп руки, потом на ботинки. «Чувствует себя словно голый, – подумал Рауль, – между двух огней, точь-в-точь как его сестра». Он протянул руку и погладил Фелипе но голове. Фелипе отстранился, удавленный и сконфуженный.
– Ну, по крайней мере теперь у тебя есть друг, – сказал Рауль, – А это уже что-то, правда?
Он цокнул языком, и его надменно сжатые губы медленно растянулись в слабой, вымученной улыбке. Вздохнув, он слез с верстака и попытался открыть шкафы.
– Ладно, думаю, нам следует идти дальше. Слышишь голоса?
Они приотворили дверь. Голоса доносились из помещения справа, говорили на каком-то непонятном языке.
– Липиды, – сказал Рауль, и Фелипе с удивлением посмотрел на пего. – Так называет Хорхе моряков с этой части судна. Понятно?
– Пойдемте, если хотите.
Рауль с силой толкнул дверь.

Ветер, дувший в корму, переменился и теперь встречал «Малькольм», выходивший в открытое море. Дамы решили покинуть палубу, однако Лусио, Персио и Хорхе, забравшись на самый нос парохода (в воображении Хорхе они стояли, уцепившись за бушприт), наблюдали за тем, как ленивая речная вода сменялась крутыми зелеными волнами. Для Лусио это не было в новинку, он достаточно хорошо знал дельту, а вода, как известно, везде одинаковая. Конечно, все это нравилось ему, но on рассеянно слушал объяснения и комментарии Персио, мысленно возвращаясь к Норе, которая предпочла (непонятно почему) остаться с Бебой Трехо в читальном зале, листая журналы и туристские проспекты. Он вспоминал смущенные невнятные Норины слова утром, при пробуждении, душ, который они принимали вдвоем, несмотря на все ее протесты; Нору, обнаженную, под струями воды и как он хотел во что бы то ни стало потереть ей спинку и поцеловать ее, кроткую и ускользающую. Нора по-прежнему избегала смотреть на его наготу: отыскивая мыло или гребешок, она прятала лицо и отворачивалась, и в конце концов ему пришлось опоясаться полотенцем и подставить лицо под кран с холодной водой.
– Водотоки, по-моему, весьма сходны с водосточными желобами, – говорил Персио.
Хорхе впитывал объяснения, спрашивал и снова впитывал, восхищался (по-своему и доверчиво) Персио-чародеем, Персио-всезнайкой. Не меньше нравился ему и Лусио, потому что в отличие от Медрано и Лопеса не называл его мальцом или карапузом, не говорил ему «детка», как эта толстуха, мамаша Бебы, эта старая идиотка, воображавшая себя гранд-дамой. Но сейчас единственно важным был океан, настоящий океан, с соленой водой, в которой водились окунеобразные и другие морские рыбы, плавали медузы и водоросли, как в романах Жюля Верна, и, если им повезет, может, они увидят огни святого Эльма.
– Ты жил раньше в Сан-Тельмо, правда, Персио?
– Да, но я переехал, потому что на кухне завелись крысы.
– А сколько узлов, по-твоему, мы делаем, а?
Персио считал, что примерно пятнадцать. Он медленно произносил чудеснейшие, вычитанные из книг слова, которые теперь так восхищали Хорхе: широта, румб, курс, руль управления, лоция, навигация. Он сожалел о том, что исчез парусный флот, иначе он мог бы часами говорить о рангоуте, марселях и контрафоках. Он помнил целые фразы, не зная точно, кому они принадлежат: «Это был огромный нактоуз, закрытый сверху стеклянным колпаком с двумя медными лампами по бокам, освещающими ночью розу ветров».
Им повстречалось несколько пароходов: «Хэггис Николаус», «Пан», «Фалькон». Над ними, словно наблюдая, полетал гидроплан. Затем горизонт, уже подернутый золотисто-лазурной дымкой сумерек, очистился, и они остались одни, впервые почувствовав себя в полном одиночестве. Вокруг ни берега, пи бакенов, ни лодок, ни единой чайки, ни даже морской зыби. Центр огромного зеленого колеса, «Малькольм», шел курсом на юг.

– Привет, – сказал Рауль. – Здесь можно подняться на корму?
Один из двух матросов сохранял полнейшее безразличие, словно ничего не понимал. Другой, с широченной спиной п выпяченным животом, отступив на шаг, открыл рот:
– Hasdala, – сказал он. – Нет корма.
– Почему нет корма?
– Здесь нет корма.
– А где же тогда?
– Нет корма.
– Этот тип не очень-то кумекает, – пробормотал Фелипе. – Ну и медведь, мамочка моя. Поглядите, какая змея наколота у него на руке.
– Что ты от них хочешь, – сказал Рауль. – Они всего лишь липиды.
Второй матрос, поменьше, отступил внутрь помещения, где виднелась другая дверь. Прислонившись к стене, он добродушно улыбался.
– Где офицер, – сказал Рауль. – Я хочу говорить с офицером.
Матрос, обладавший даром речи, поднял руки ладонями вперед. Он смотрел на Фелипе, который, засунув кулаки в карманы, стоял в воинственной позе.
– Позвать офицер, – сказал липид. – Орф, позвать.
Орф отозвался из глубины помещения, но Рауль этим не Удовольствовался. Он тщательно осмотрел каюту, более обширную, чем па левом борту. Здесь было два стола, стулья и скамейки, неприбранная койка, две морские карты, приколотые золочеными кнопками. В углу стояла скамья со старинным граммофоном. На потертом коврике спал черный кот. Это была какая-то помесь кладовой и каюты, где едва помещались два матроса (в тельняшках и замусоленных парусиновых брюках). Тут не мог находиться офицер, разве только машинисты… «А впрочем, откуда мне знать, как живут машинисты, – подумал Рауль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130