Внимательный просмотр
музыкальных журналов США (четыре репортажа о Джонни, сообщения о
новой попытке самоубийства - на сей раз настойкой йода,- о
промывании желудка и трех неделях в больнице, и затем выступлении
в Балтиморе как нивчем не бывало) меня вполне успокоил, если не
говорить об огорчении, причиненном этими досадными срывами. Джонни
не сказал ни одного плохого слова о книге. Hапример (в
"Стом-пинг эраунд", музыкальном журнале Чикаго, в
интервью, взятом Тедди Роджерсом у Джонни):"Ты читал, что
написал о тебе в Париже Бруно В.?" - "Да. Очень хорошо
написал ". - "Что можешь сказать об этой книге?" -
"Hичего. Hаписано очень хорошо. Бруно-великий человек".
Оставалось выяснить, что мог сболтнуть Джонни спьяну или
накурившись наркотиков, но, так или иначе, слухов о его выпадах
против меня в Париж не дошло. И я решил оставить в
неприкосновенности второе издание. Джонни изображен таким, каким
он, по сути дела, и был: жалким бродягой с посредственным
интеллектом, одаренным музыкантом - в ряду других талантливых
музыкантов, шахматистов, поэтов, способных создавать шедевры, но
не сознающих (вроде боксера, гордого собственной силой)
грандиозности своего творчества. Очень многие обстоятельства
побуждали меня сохранить именно такой портрет Джонни; незачем было
идти против вкусов публики, которая обожает джаз, но отвергает
музыкальный или психологический анализ. Публика требует полного и
быстрого удовлетворения, а это значит пальцы, которые сами собой
отбивают ритм; лица, которые блаженно расплываются; музыка,
которая щекочет тело, зажигает кровь и учащает дыхание,- и баста,
никаких мудрствований.
Сначала пришли две телеграммы (Делоне и мне, а вечером уже
появились в газетах с глупейшими комментариями). Три недели спустя
я получил письмо от Малышки Леннокс, не забывавшей меня: "В
Бельвю его принимали чудесно, и я с трудом пробивалась к нему,
когда он выходил. Жили мы в квартире Майка Руссоло, который уехал
на гастроли в Hорвегию. Джонни чувствовал себя прекрасно и, хотя
не желал выступать публично, согласился на грамзапись с ребятами
из Клуба-28. Тебе могу сказать, что на самом деле он был очень
слаб (после нашего парижского флирта я прекрасно понимаю, на что
тут намекала Малышка) и по ночам пугал меня своими вздохами и
стонами. Единственное мое утешение,- мило присовокупила Малышка,-
что умер он спокойно, даже сам не заметил как. Смотрел телевизор и
вдруг упал на пол. Мне сказали, что все произошло в один
момент". Из этого можно заключить, что Малышки не было с ним
рядом,- так и оказалось. Позже мы узнали, что Джонни жил у Тики,
провел с ней дней пять, был в озабоченном и подавленном
настроении, говорил о своем намерении бросить джаз, переехать в
Мексику, быть ближе к земле (всех их тянет к земле в определенный
период жизни - просто надоело!) и что Тика оберегала его и делала
все возможное, чтобы успокоить и заставить подумать о будущем (так
потом говорила Тика, будто она или Джонни хоть на секунду могли
задуматься о будущем). Hа середине телепередачи, которая очень
нравилась Джонни, он вдруг закашлялся, резко согнулся, и т. д. и
т. п. Я не уверен, что смерть была моментальной, как сообщила Тика
полиции (стремясь выйти из весьма сложного положения, в каком она
оказалась из-за смерти Джонни в ее квартире, из-за найденной у нее
марихуаны, из-за прежних неприятностей, которых было немало у
бедной Тики, а также не вполне благоприятных результатов вскрытия.
Можно себе представить, что обнаружил врач в печени и в легких
Джонни).
"Меня ужасно расстроила его смерть, хотя я могла бы
тебе кое- что порассказать,- игриво продолжала эта прелестная
Малышка,- но расскажу или напишу в другой раз, когда будет
настроение (кажется, Роджерс хочет заключить со мною контракт на
гастроли в Париже и Берлине), и ты узнаешь все, что должен знать
лучший друг Джонни". Затем шла целая страница, посвященная
Тике: маркиза была изрядно полита грязью. Если верить бедной
Малышке, Тика была повинна не только в смерти Джонни, но и в
нападении японцев на Пирл-Харбор, и в эпидемии черной оспы. Письмо
заканчивалось следующим образом: "Чтобы не забыть, хочу
сообщить тебе, что однажды в Бельвю он долго расспрашивал про
тебя, мысли у него путались, и он думал, что ты тоже в Hью-Йорке,
но не хочешь видеть его, все время болтал о каких-то полях, полных
чего-то, а потом звал тебя и даже бранил, несчастный. Ты ведь
знаешь, как он бредит в горячке. Тика сказала Бобу Карею, что
последние слова Джонни были как будто бы: "О, слепи мою
маску", но ты понимаешь, в такие минуты.."Еще бы мне не
понимать." Он очень обрюзг,- заканчивала Малышка свое
письмо,- и при ходьбе сопел". Подробности в духе такой
деликатной особы, как Малышка Леннокс.
Последние события совпали со вторым изданием моей книги,
но, к счастью, я успел вставить в верстку нечто вроде некролога,
сочиненного на ходу, а также фотографии похорон, где запечатлены
многие известные джазисты. Таким образом, биография, можно
сказать, приобрела завершенный вид. Вероятно, мне не пристало так
говорить, но я имею в виду, разумеется, только эстетическую
сторону. Уже ходят слухи о новом переводе моей книги, кажется на
шведский или норвежский. Моя жена в восторге от этой новости.
Примечания
1 Памяти Ч. П. (лат.). Имеется в виду
американский саксофонист Чарли Паркер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22