Мне тоже, сказал Оскар, особенно на ту рыжую, она создана для того, о чем говорил Сехас. Что говорил Сехас? Ответ был раскритикован. И оставалось еще два часа до Рио и четыре до Буэнос-Айреса, давайте попросим еще по порции виски, сказал метис-соотечественник, скоро покажут цветной фильм. Надеюсь, приключенческий, сказал Оскар. Уж непременно, сказал соотечественник, морские пехотинцы убивают коммунистов или вроде того, старый крутой Джон Уэйн.

* * *
– Естественно, он их не называет, между прочим, потому, что не знает, где они, – завопил раввинчик, глядя на меня, будто я был виноват в этой мешанине. – Столько всяческих приготовлений, морочат тебе голову кличками (псевдонимами), шифрами, собраниями в три часа ночи, и потом вдруг все рассыпается, как крупа.
– И чего ты попусту треплешься, – сказал Андрес, выкладывая бумажки одну за другой, соединяя их, раскладывая в обратном порядке, снова соединяя, отбрасывая одни и хватая другие, располагая их последовательно, соединяя, пожимая плечами, признавая в душе, что Лонштейн прав и что никакое расположение не дает путеводной нити, – треплешься попусту, потому как ты жалкий западный человек и не можешь без указательных стрелок.
– Да ты и впрямь считаешь себя наследником, – прорычал раввинчик, – все новообращенные одинаковы, отныне и до конца дней моих ты будешь меня изводить своим новоиспеченным фанатизмом.
– Брось, старик, – сказал Андрес, выкладывая ряд карточек, показавшийся ему чуть менее сумбурным, чем другие, – но только, понимаешь ли, так сложилась игра, с ними происходило что-то, а со мной происходило что-то другое, никак с тем не связанное, например, муха, но в финале, знаешь, случилась некая конвергенция, уж назовем это так, ибо, по мнению некоторых, именно я занес им паршу в стадо.
– Чепуха, – сказал Лонштейн, – Патрисио потом узнал, что муравьерожи были там задолго до твоего прихода, единственно, завидев тебя, они решили, что ждать нет смысла, наверняка их обозлило, что ты шествовал так спокойно, будто шел пить чай с пирожными.
– Какое это имеет значение, – сказал я, – какое значение имеет все это после того, что произошло.
– Подозреваю, друже, что для тебя это имеет слишком большое значение. Иначе непонятно, откуда вдруг такая страсть к компиляции.
– Думаю, что из-за Мануэля, братец.
– И какое же отношение имеет к этому Мануэль?
– Огромное, старик. Похоже, будто мы зря тратим время на эту груду бумажек, но что-то мне говорит, что их надо сохранить для Мануэля. Ты ворчишь, видя, что я занимаюсь чем-то, в чем ты не участвовал, и тебе это обидно, но я тебя не виню, ведь и я в таком же или почти таком положении, а еще тебя раздражает мерзкое чувство, будто что-то реальное, живое рассыпается в твоих пальцах, как изъеденная тлёй булочка. У меня такое же, и, однако, я это доведу до конца, хотя бы ради того, чтобы пойти к Сусане и отдать ей то, что годится для ее альбома.
– Ага, ты, видно, полагаешь, что эти листки тоже подходят, в смеси с полсотней вырезок и липучек.
– Да, старик. Вот, к примеру, что хранил мой друг в кармане пиджака, а ведь о Ролане или, скажем, о Гомесе мы не можем оставить Мануэлю никаких сведений. В конце-то концов, он, когда вырастет, о них и не вспомнит, зато тут есть про них все, пусть в другом виде, и мы должны это включить в книгу Мануэля.

На пресс-конференции Форума по правам человека
Свидетельства политзаключенных, сообщающих о применении пыток.
В свидетельствах, зачитанных на пресс-конференции, а также имеющихся в письменном виде, заключенные рассказывают о пытках, которым их подвергали. Почти во всех сообщениях идет речь об электрической пикане, ударах кулаками и твердыми предметами, о психологическом давлении и т. д.
Ниже приводится изложение этих свидетельств:
Норма Элиса Гарельи. Арестована 15 сентября 1971 года в Росарио. Представила свое свидетельство в письменном виде, и оно было зачитано ее родственником. Следует заметить, что, хотя министр внутренних дел доктор Мор Роиг недавно объявил о ее освобождении, сеньора Гарельи все еще находится в тюрьме.

Темой сообщений ветеранов войны во Вьетнаме североамериканскому адвокату Марку Лейну было то, как они усваивали преподанные им уроки. В Швеции, где, дезертировав, многие из них нашли приют, но также в Соединенных штатах, где они снова живут как полноправные граждане, 32 бывших солдата дали записанные на магнитофоне показания о жестокостях, которые они видели во Вьетнаме или в которых принимали участие. Лейн, автор выдающегося исследования об ошибках в ведении следствия по делу о покушении на Джона Фицджералда Кеннеди, опубликовал в виде книги свои «Беседы с североамериканцами»; она на днях вышла в нью-йоркском издательстве «Саймон энд Шустер», и мы публикуем отрывок из нее.
Как пишет она в своем свидетельстве, ее арестовали дома, вместе с мужем, три или четыре чина гражданской полиции, которые – с первой же минуты – действовали с крайней жестокостью. Похоже, что полиция подозревала ее в причастности к побегу партизан из тюрьмы в Тукумане.
Ее сразу же подвергли личному обыску и осыпали бранью. Затем увезли куда-то, в неизвестное ей место. Там, по ее словам, ее раздели и начали прикладывать пикану к телу, особенно же к грудям, в область матки, к зубам и ко рту. Одновременно ее били по лицу. В одном месте своего сообщения сеньора Гарельи рассказывает, что один из мучителей – его называли Толстяком – изменил свое отношение к ней и сказал, «что он в меня влюбился». Она рассказывает, что глаза у нее были завязаны и видеть своего мучителя она не могла, но она потрогала его лицо и убедилась, что он плакал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111