– Опера Вагнера.
– Это незаконно, – сказал Лонштейн. – Свернуть шею лебедю, когда у нас хватает хлопот с Утенком Дональдом, вы просто перепутали птиц, че.
Так они и продолжали, было много шума и воя, пока не пришло сообщение, что в последние две недели уже не было возможности повторять номер по тактическим соображениям, – пошли толки прямо на улице, народ отправлялся в кино с намерением разбить башку всякому, кто хоть зевнет, люди, знаете ли, платят налоги и терпеть такое, уж извините.
– Это уже успех, че, – сказал Маркос. – Зачем продолжать действия в храмах седьмого искусства, когда имеются автобусы и кафе. В кафе, правда, не очень эффективно – во-первых, там все не говорят, а кричат, и уровень децибелов очень высокий, а во-вторых, невесть почему, народ меньше злится, когда ему мешают потреблять пиво или чинзано, чем кинокартину, – тут требуется исследование. Но зато на

– У меня осталось еще три могильных цветка, – пригрозил Лонштейн. – Один из желтой бумаги и другой белый, но, клянусь, на них такие пятна, как будто
любой линии, скажем, автобуса номер 94, который хвалится более-менее буржуазной клиентурой, там Люсьен Верней, истинный специалист, он уже обучил своей технике Патрисио, Сусану и других, которые действуют почти во всех концах Парижа. Раздается звонок перед остановкой, все весьма корректно (уж не говоря о том, что ты хорошо одет и под мышкой у тебя книга или портфель, дабы подчеркнуть облик интеллектуала), и когда этот мастодонт тормозит у самой кромки тротуара, Люсьен Верней подходит к водителю и протягивает ему руку. Ледяной взгляд водителя (бывают варианты), выражение лица, переводимое как

Какого черта
Эй
Псих или просто идиот
Можешь сунуть свою руку себе в
но Люсьен Верней выдает почти пасторальную улыбку, нечто вроде манной кашки для пай-мальчика, невозможно устоять перед столь невинной улыбкой и протянутой рукой в ожидании, что честный водитель, чье лицо приобретает цвет (по выбору) пурпурный / зеленый / черный / стеклянный / и тогда
– Я желаю вас поблагодарить за приятную поездку, – говорит Люсьен Верней. Ответы воспроизводить не стоит, вдобавок Маркос не утруждает себя их перечнем. Люсьен Верней: «Вы управляете автобусом с таким чувством ответственности, каковое в наши дни выказывают далеко не все водители». Или: «Я не могу покинуть автобус, не выразив вам свою благодарность». Или: «Я никогда не позволил бы себе завершить поездку, не выразив во всеуслышание удовольствие, полученное от нее, которое прошу вас передать администрации». Варианты на этом этапе: 1) Прекращение контакта, вставанье с места, катапультический толчок по направлению к тротуару; 2) Пена на губах; 3) Смертельная бледность и тетанические судороги туловища и конечностей. Подварианты в environnement (особенно у старух и у господ с розетками ордена Почетного легиона): надо вызвать полицию / Исчезло уважение к (под-под-под варианты:…религии) / Вот нынешняя молодежь, куда мы катимся / Из-за него мы опоздаем на службу (многочисленные инфраварианты) /. Ругательства и угрозы. На шум выходит из своей стеклянной клетки постовой и направляется к автобусу точно тогда, когда Люсьен Верней, у которого не глаза, а хронометр, весьма учтиво в последний раз приветствует водителя ваш покорный слуга и спускается по двум ступенькам, за пределами коих начинается территория, на которую ни один постовой не ступит ради какой-то взбучки, ибо в его обязанности и т. д.

* * *
– Превосходно, – говорю я Маркосу, – но вот позавчера в Лилле один юноша сжег себя заживо в знак протеста против положения во Франции, и это второе самосожжение в стране, не говоря о других, тебе известных по телеграммам из-за границы. Не кажется ли тебе, что рядом с такими делами
– Конечно, кажется, – говорит Маркос, – но только, как сказано в японском гимне, капля по капле образуются моря, и из песчинок вырастает скала, поросшая мхом, или что-то вроде этого. Был один Ян Палах, а сейчас есть все чешские студенты, и они не дремлют, уж не говоря о многих буддийских монахах. Как легко ты отвергаешь доброе, пусть маленькое, дело! В общем, погоди, сейчас я тебе опишу другую форму сопротивления, которая не далее как вчера наделала шума в ресторане «Важенанд», и она будет повторена на будущей неделе во многих других ресторанах, насколько у нас хватит монет, потому что это ужас, сколько стоит жратва в подобных заведениях. Однажды Гомес пошел со мной туда в час дня, когда там самые толстосумы да пижоны с чековыми книжками, ты же видел эту царящую там обстановку art nouveau и чуток отдающую нафталином атмосферу, которая придает особую престижность. Заказали мы лук-порей в уксусе и бифштекс с перцем, красное вино и минеральную воду – меню, сам понимаешь, вполне солидное и достойное. Едва нам подали лук, как Гомес встал и принялся есть стоя, одну луковку за другой, разговаривая со мной как ни в чем не бывало. Статистика взглядов: восемьдесят процентов негодующих, десять процентов досадливых, три процента забавляющихся, еще три процента невозмутимых, четыре процента заинтересованных (что там: геморрой, спинная сухотка или, чего доброго, сумасшествие?). Официант спешит с другим стулом, Гомес ему, спасибо, не надо, я всегда ем так. Но, мсье, вам же неудобно. Напротив, в высшей степени удобно, больше ощущается действие закона тяжести, луковица опускается в желудок, как пуля, это полезно для двенадцатиперстной. Вы надо мной смеетесь. Ни в коем случае, это вы меня беспокоите, не сомневаюсь, что с благими намерениями, однако это факт. И вот метрдотель, старик с лицом потрепанного карпа. Мсье, извините, но здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111