Там он дает им порезвиться
минут двадцать, пока другой вынимает малышей из их
пронумерованных домиков, где также хранится история болезни
каждого, быстро измеряет температуру в заднем проходе; тех, у
кого больше 37.1¦ опять рассаживает по домикам, а остальных
гонит по огороженному жестью коридору к мамашам на кормление.
Наверное, это самый прекрасный момент за все утро;
взволнованные, следим мы за шумной возней маленьких манкуспий с
матерями, слушаем их неумолчный гомон. Облокотившись на ограду
загона, мы забываем о грозно надвигающемся полдне, о
неотвратимом тяжелом вечере. Временами нам немного страшно
смотреть на землю за решеткой загона - типичная картина при
Onosmodium'e, - но это проходит, и свет дня избавляет нас от
побочных симптомов, от цефалеи, которая обостряется с
наступлением темноты.
В восемь - время купания; одна из нас пригоршнями сыплет
в корыта соль Крюшена и отруби, другая руководит Припадочным,
который ведрами таскает теплую воду. Кормящим манкуспиям
купаться не нравится, приходится осторожно брать их за уши и
лапы, как кроликов, и по нескольку раз погружать в корыто.
Манкуспии в отчаянии, шерсть на них встает дыбом, но нам только
того и надо: теперь соль легко впитается в нежную кожу.
Леонор кормит мамаш и справляется очень хорошо, никогда не
путает порции. Корм для матерей - соложенный овес и два раза в
неделю молоко с белым вином. Мы немного не доверяем
Припадочному, похоже, он пьет вино; было бы лучше хранить
бочонок внутри, но дом слишком тесный, и к тому же еще этот
сладковатый запах, когда в полдень вино нагревается от солнца.
Наверное, рассказ наш однообразен и никому не нужен,
однако за внешней повторяемостью происходят, пусть и медленные,
изменения; в последние дни (теперь, когда мы вступаем в самый
ответственный период - отлучение от груди) у одного из нас,
как это ни прискорбно, но факт есть факт, обнаружились все
признаки синдрома Silica. Симптомы появляются, когда мы
начинаем засыпать; внезапная потеря равновесия, мы как бы
проваливаемся внутрь самих себя, и обморочное головокружение
ползет по позвоночному столбу внутрь черепа - словно маленькие
манкуспии, ползком ползущие (иначе не скажешь) по столбам в
загоне. И вот в черном колодце сна, куда мы уже с таким
наслаждением проваливались, мы воздвигаемся как тяжелые,
шершавые столбы, по которым ползают, играя, манкуспии. С
закрытыми глазами - еще хуже. Сон уходит; никто не спит, все
лежат, открыв глаза, умирая от усталости, но достаточно на
мгновение забыться, чтобы почувствовать, как ползет по
позвоночнику обморочная муть, вползает в череп, и словно живые
существа начинают бесноваться там, кружась вокруг собственной
оси. Как манкуспии.
Такая нелепость: доказано, что больным синдромом Silica не
хватает силиция, песка. И мы лежим, не в силах уснуть, потому
что нам не хватает песка, в то время как бескрайние зыбучие
пески надвинулись со всех сторон на нашу маленькую долину.
Чтобы не допустить дальнейшего развития симптома, мы
решили потратить какое-то время на тщательную дозификацию; к
двенадцати часам наши меры успели благоприятно сказаться, и
вторая половина рабочего дня прошла терпимо, если не считать
легкого дискомфорта в ощущении предметов внешнего мира;
кажется, что они застыли, вытянувшись неподвижно, замкнувшись
острыми гранями. Есть подозрение на синдром Dulcamara, но здесь
легко ошибиться.
В воздухе плавают легкие пряди шерсти взрослых манкуспии;
после сиесты, с ножницами и эластичными мешками, мы
направляемся в специальный загон, где Припадочный собирает
манкуспии для стрижки. Уже февраль, по ночам прохладно, и
манкуспиям нужна шерсть, потому что спят они вытянувшись в
полный рост и не могут защищать себя от холода, как это делают
животные, сворачивающиеся во сне клубком. Однако шерсть у них
выпадает, и ветер поднимает над загоном целое облако тонких
волосков, которые носятся в воздухе, щекочут в носу и
заставляют нас прятаться в доме. Тогда мы собираем манкуспии и
состригаем им шерсть вдоль хребта и с боков до середины, чтобы
они не простудились; падая на землю, волос, слишком короткий,
чтобы держаться в воздухе, образует слой желтоватой пыли,
которую Леонор каждый день поливает из шланга, собирает метлой
и выбрасывает в яму.
Между тем одному из нас приходится заниматься спариванием
самцов с молодыми манкуспиями и взвешивать малышей, пока
Припадочный громко зачитывает результаты вчерашнего
взвешивания, регистрируя рост каждой манкуспии, отделяет
наиболее слабых, чтобы подкармливать их отдельно. Всем этим мы
занимаемся до вечера; теперь остается только еще раз задать
овес, с чем быстро справляется Леонор, и запереть кормящих
манкуспии, отогнав малышей, которые визжат, не желая
расставаться с мамами. Отгоняет малышей Припадочный, а мы уже
только наблюдаем за процедурой, сидя на веранде. В восемь часов
окна и двери запираются; в восемь часов мы остаемся внутри
одни.
Раньше это был долгожданный момент: воспоминания дня,
надежды. Но с тех пор как мы чувствуем себя неважно, время это,
похоже, стало самым мрачным. Напрасно обманываем мы себя,
приводя в порядок аптечку, - алфавитный порядок, в котором
расставлены лекарства, часто по небрежности нарушен; в конце
концов все мы молча восседаем за столом, читая пособие
Альвареса де Толедо "Познай самого себя" или книгу Хэмфри
"Наставления по гомеопатии".
1 2 3 4 5 6