Когда он подсыпал натуральной горькой соли в источник, возле которого расположился отряд, он молил бога, чтобы Маккензи не проснулась раньше всех и не пошла пить воду. А когда он прошлой ночью приходил в лагерь, чтобы показать, что ему ничего не стоит лишить жизни любого из них, Кэл задержался ненадолго возле спящей Маккензи и заглянул в ее чистое лицо, казавшееся в лунном свете мраморным. Ему очень хотелось увидеть снова ее улыбку – ту терпеливую материнскую улыбку, с которой она иногда смотрела на Фрэнки, и соблазнительную улыбку, которую она берегла только для него.
Но во сне вид у Маккензи был какой-то встревоженный и испуганный. Кого она боялась? Кроссби? Самого Кэла? Ему хотелось протянуть руку и разгладить ее наморщенный лоб, прикоснуться к плотно сжатым губам… От гнева Кэла не осталось и следа. Он не знал, почему Маккензи едет вместе с его врагами, но если он хочет, чтобы она верила в него, что бы ни случилось, то точно так же должен верить ей и он сам.
Ночной фокус со стрелами, которые Кэл воткнул у постелей имел большой успех. Утром Кэл наблюдал разговор Хэнка Миллера с Кроссби и его поспешный отъезд. Кэл очень надеялся на то, что все они повернут назад, и огорчился, когда понял, что Маккензи не собирается уезжать. Конечно, Хэнк Миллер ничего хорошего собой не представлял, но для Маккензи было бы лучше последовать за ним, чем оставаться с Кроссби. Кроме того, Кэл давно хотел встретиться с Кроссби один на один, чтобы никто не следил за их поединком.
Кэл видел, как Кроссби и Маккензи стали собираться в путь. Было похоже, что Натан хотел уехать без Маккензи, когда она отправилась в кустики. Внезапно раздался крик Маккензи, Кроссби слез с лошади и побежал к кустам – прозвучал одиночный выстрел, раскатившийся эхом по ущелью.
Кэл ужаснулся, решив, что Кроссби убил Маккензи, и немедленно пополз вниз по крутой стене ущелья, не думая о собственной безопасности. Когда он проделал треть пути, они вышли из кустов вдвоем, причем Маккензи тяжело опиралась на руку Кроссби.
Кэл прекратил спуск и спрятался. Кроссби отвел Маккензи в тень под большим валуном, где она опустилась на песок. Кэл видел, что они разговаривают, хотя не мог расслышать слов. Натан отошел очень довольный, снял оружие с Долли, затем бросил Маккензи флягу и револьвер и, пришпорив коня, помчался вверх по ущелью. Маккензи тоже взобралась на лошадь, но почему-то зашаталась в седле и сползла на песок. Похоже, она совсем обессилела.
Кэл нахмурился. Явно Натан Кроссби задумал что-то дурное. Если старик решил запутать свои следы, Кэла может ждать неприятный сюрприз. Может, он оставил Маккензи в качестве приманки для того, чтобы поймать Кэла?
Правильнее всего было поехать за Натаном и заставить этого старого козла поджать хвост и бежать без оглядки до самого «Бар Кросс».
Однако, Маккензи по-прежнему сидела на песке. Это было не похоже на нее, пусть даже она очень устала или расстроилась. Она не сняла седло с Долли, не двинулась в сторону фляги и револьвера. Кэлу не нравилось, как она сидела, странно ссутулившись, опустив голову на колени, и совершенно не двигалась.
Кэл разрывался на части. Разумнее всего было последовать за Кроссби – многим людям стоило жизни потерять следы врага. Но природный инстинкт говорил, что с Маккензи произошло что-то ужасное. Он вспомнил, как отец Даклудж учил его, что воин не должен позволять мыслям о женщине отвлекать свое внимание или влиять на свои решения. Заботиться о женщине нужно, поскольку она много значит в жизни индейца; но, если из-за женщины забыть о воинской дисциплине, может случиться непоправимое.
Кэл подождал еще немного и решил, что на этот раз ему придется забыть о воинской дисциплине индейцев. Один мизинец Маккензи был для него важнее Натана Кроссби и той опасности, что могла подстерегать Кэла. Вытащив из-за спины винтовку и убедившись в том, что она заряжена, он продолжил спуск со скалы.
Маккензи не замечала ничего вокруг, страдая от нестерпимого жара и боли. Сердце билось в груди, как испуганная птица; ей казалось, что пот закипал на коже; закрыв глаза, она видела ярко-красную кровь, которая пульсировала в ее веках и во всем теле. Мыслей не осталось никаких, не было даже страха смерти, только жгучая боль в горячем теле.
Вдруг что-то прохладное коснулось ее щеки. Маккензи не сразу сообразила, что этот испуганный звук – ее крик. И опять по лицу, шее и рукам, а затем по животу и груди потекла прохладная струя. Может быть эта прохлада означала смерть?
– Маккензи, очнись!
Она слышала знакомый голос, но не могла понять – чей. Думать было слишком трудно.
– Маккензи, ты слышишь меня?
К ее коже снова прикоснулось что-то прохладное, забравшее часть ее жара. Ярко-красный костер, пылающий перед закрытыми глазами, перестал обжигать, и в глазах стало темно. Сознание женщины немного прояснилось, и она вспомнила, что этот голос принадлежит Калифорнии Смиту.
Маккензи приоткрыла глаза и попыталась сосредоточиться на его лице. Казалось, что весь мир кружится, и она кружится вместе с ним.
– Кэл? – хрипло спросила она.
– Я здесь.
Маккензи подняла налившуюся свинцом руку, чтобы дотронуться до него. Пальцы ощутили знакомую кожу щеки.
– Кэл…
Тогда Маккензи стала вспоминать отдельные фрагменты. Побег Кэла. Погоня. Натан Кроссби смеется над ней, говоря, что Кэл отомстит ей. Даже сейчас она слышала злобное торжество в голосе Кроссби. Но Маккензи никак не могла понять, почему лежит здесь, почему над ней склоняется Калифорния Смит, почему она так ослабела, что не в силах поднять руку, почему ее тело дрожит в лихорадке и жутко ноет от боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108