– А где видела – не упомню.– Да здешние мы. – Женщина достала из кармана плаща вчетверо заутюженный носовой платок, развернула его и принялась вытирать крупное и влажное лицо, помалиневевшее от уличного ненастья. – Цукановы мы, может, слыхали… На-ливайки по-уличному, – добавила она.– Ну-те, ну-те… – задумалась хозяйка. – Это что возле сельпа?– Ara, ara… Домик ошалеванный.– Теперь признаю… Старичок еще у вас хроменький.– Да старичка-то уже нету. Год как помер.– Ай-я-я… Скажи на милость… – вежливо сокрушалась хозяйка. – Царство ему небесное. Или болел чем?– И не болел, в голову что-то вступило. В одну минуту прибрался.– Ай-я-я… Да вы садитеся. Да корзину-то поставьтя, чего ж ее держать, надержались небось… Узё-ё! – прикрикнула она на поросенка. – Куда принюхиваешься, демоненок, не про тебя положено.– Хорошенький кабанчик, – похвалила гостья. – Тьфу, тьфу – не сглазить.– Да завела, пока того есть будем, – сразу озаботилась хозяйка. – А и морока в зиму заводить.– И не говорите, – понимающе согласилась Наливайка-младшая. Теперь она с бабкой сидела на лавке и не была видна мне из горницы. – Ни травиночки, ни крапивочки, знай вари. Да и выпустить некуда.– Ой и правда! А без него нельзя.– Нельзя-я! – убежденно протянула Наливайка-младшая.– Да все собираюсь позвать слегчить, пока маленький. Я кабанчиков чтой-то больше люблю.Женщины, едва познакомившись, повели беседу с тем доброжелательным и чутким вниманием друг к другу, которое и теперь еще кое-где водится по укромным заповедным деревням.– Свинка хуже, – продолжала поддерживать разговор хозяйка. – Свинка в тело идет – дай гулять, не жрет, с боков спадает.– Дак и огулять, вот тебе и выгода, – возразила Наливайка-младшая.– Ну ее. Натерпелась я раз, дак зареклась маток заводить, – отмахнулась хозяйка. – Вот так-то годов пять назад усходилась свинья, ревет, закуту роет… Дай, думаю, огуляю. Поросятки как раз в цене были… Ну-те… Побегла я в правление. А мне: не могем. Да как же так? А очень, говорят, просто: свинья частная, а хряк колхозный. Не могем дозволить. Да что ж, говорю, с ним сделается, с хряком-то?Женщины рассмеялись. Рассмеялся про себя и я.– Ой, лихо мое! – оживилась хозяйка. – Побегла я в Кудиново, там, может, думаю, договорюсь… И там от ворот поворот.– Да пол-литра взять бы, – засмеялась Наливайка-младшая.– Брала я. Как же теперь без поллитры. Брала. А и магарыч не помог. Нельзя, и все тут. Строгое указание, говорит, такое дадено.– А и правда, было тогда, – смешливым голосом подтвердила Наливайка-младшая. – Скот води, да в оба гляди, чтоб не заедаться.– Свинье не до поросят, коли заживо палят, – вставляла бабка. Говорила она редко и всякий раз со строгостью, но женщины рассмеялись ее словам, и хозяйка продолжала вовсе весело:– И смех и грех… Да уж со свояком уложили ее в телегу, морду веревкой обвязали да тишком, огородами свезли ее в Малаховку да там и окрутили по знакомству. Да и то сторож за воротами хвермы стоял, караулил, как бы кто не нагрянул. А я-то сама сижу в сторожке, жду, пока свадьба-то кончится, а сама как на угольях: вот набегут, вот прихватят. Чего доброго, свинью отберут. – Хозяйка машинально ковырнула в печи ухватом. – А теперь и разрешили, пожалуйста, да не хочу. Благо ее вести на ферму-то. Далеко… Ну ее, кабанчик спокойнее.– А зачем вести? – сказала Наливайка-младшая. – Вести и не надо. Теперь на дому можно. Аким Ваныча позвать, он все и поделает.– Да как же это он сам? – стыдливо рассмеялась хозяйка.– У него все для этого. В чемоданчике носит.– Ой, да что ж это мы про такое! – спохватилась хозяйка. – Человек у меня в горнице. Вот послушает-то…Женщины поутихли, хозяйка зачем-то сходила в сени, вернулась и уже потом, поостыв и опять взяв уважительный тон, сказала:– А вы, стало быть, дочка с мамашею. Гляжу, дюже похожие.– Ага, с мамашею, – томно, прочувственно вздохнула Наливайка-младшая. – Да надумали съездить к Ване. К брату моему меньшенькому. Ваня-то наш теперь в городе живет. Пусть мама побудет, пока ноги ходят. Квартира у него хорошая, детей пока нет… Дак и пусть поживет до весны, до огородов.– А я к своей никак не соберусь. К дочке-то, к дочке…Тоже в городя, да больно далёко, аж на Урали.– А наш тут, в области. Как отслужил действительную, побыл дома, поглядел и уехал. Не хочу и не хочу тут…– Молчите… Не живут теперь молодые в семьях, – горестно подтвердила хозяйка. – Едут и едут, лишь бы со двора долой. Моя тоже: вербовка была на целину, заегозила: поеду и поеду. Подружки сговорилися, ну и она туды… Ни в какую. Чего, говорит, я тут сидеть буду. Молодость, говорит, моя проходит… Ну проводила. Платье ей в дорогу справила, кофточку шерстяную в городе на базаре по-дорогому взяла, туфли неодеванные положила… Из последнего собрала. Поехала. За Волгу кудай-то… А потом пишет в письме: чемоданчик украли.– Да как же это? – ужаснулась Наливайка-младшая.– А шут ее знает. Дура-то непужаная. Это они с матерью широкие, нос драть… Я так и охнулась: последние тряпьиш-ки!– Да чего там говорить…– А тут к весне прикатила ее подружка, здрасьте вам, отец-мать, радуйтесь: пуговки на пальто не застегаются… Нацелинничалась… Ой, лихо мое! Это ж она про ихний барак и порассказала. Ухажеры со всего степу около того бараку.– Да уж известное дело…– Правда, говорит, которые самостоятельные, с понятней, дак те и замуж потом берут, погулямши. И домик им дают отдельный. Да как же, ничего не видемши, узнаешь, который с понятней, а который с безобразней на уме?– Нету, нету у молодых строгости, – поддакивала Наливайка-младшая.– Ой и натерпелася я с этой целиной! Да опосля, слава те господи, человек попался, забрал ее из того бараку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9