Следовало сворачиваться.
Телохранители послушно засуетились: стали собирать в корзины остатки съестного, принесли из машин роскошные букеты и оставили их у надгробий, оторвали от Толстого заупрямившегося Костика, который желал еще спеть. И если бы не все эти хлопоты, то кто-нибудь из ребят с их наметанным взглядом наверняка заметил бы, как на опушке левады блеснула в лучах предвечернего солнца тонированная оптика.
Готовясь к встрече с заместителем министра, Воскресенский просматривал материалы, необходимые ему для предстоящего разговора. В дверь постучали.
- Можно, Алексей Степанович? - В проеме показалась секретарша.
- Конечно, Аллочка.
- Мишуков уже выехал. Вот папки, которые вы просили. Что-нибудь еще?
- Да. Пожалуйста, принесите мне данные о финансовых проводках за последние два месяца.
- Сейчас сделаю, - девушка направилась к двери.
- Только, Алла...
- Что, Алексей Степанович?
- Пожарского сегодня нет. Данные эти, как бы вам сказать... Для внутреннего пользования. Сможете согнать сами?
- Думаю, да, Алексей Степанович. Мне показывали...
- Постарайтесь, чтобы они никому не попались на глаза.
Поминальный вечер в "Круглой башне", ресторане, открытом в одном из фортификационных сооружений старой Печерской крепости, уже давно миновал стадию официальных речей. Настало время неформального общения, и, как всегда на этом этапе, гости, сидевшие за общим столом, разбились на группки и вели какие-то свои, сепаратные разговоры.
Толстый взобрался на сцену и тихо пел, зажав в огромном кулачище потерявшийся в нем микрофон. Музыканты негромко подыгрывали. Эту старинную казацкую поминальную песню очень любила Амина. "Дай же, дивчыно, хустыну. Можэ, я в бою загину. Темной ночи накрыють очи - легше в могили спочыну", хрипловатым, но очень верным баритоном выводил Толстый.
В дальнем углу стола немного пришедший в себя доктор Костя втолковывал Вере:
- Поймите, Вера, я же не хирург. Возможно, характер внутренних повреждений таков, что...
- Да какие повреждения! - Вера не дала ему договорить и в сердцах махнула рукой. - Толстый здоров, как носорог! Просто такое впечатление, что он в это сам не верит. Ходит хромая, а забудется - чуть не бежит. Словно сам себе боится сказать: "Я сильный". К тому же пить начал.
- Да, пить начал, это я успел заметить, - Костя непроизвольно икнул и смущенно извинился.
Но Вера, похоже, и не заметила ничего. Она торопилась выложить доктору все, что накопилось на душе:
- Нет, он и раньше мог ведро этой текилы выпить. Особенно на пару с Буржуем. Но не каждый же день! И потом - раньше он хоть "Сникерсом" закусывал, а с тех пор как сладкое есть перестал...
- Вот то, что не кушает сладкого, - очень нехороший симптом, многозначительно покивал головой Костя. - Очень!
- По вечерам начал пьяный на машине кататься, - продолжала Вера, не слишком-то прислушиваясь к репликам собеседника. - Чуть не каждый день. Ночью не спит. А если спит, то бредит.
- Бредит? Ну-ка, это интересно, - взыграл в докторе профессионал.
- Это, доктор, страшно, а не интересно. Он с Буржуем разговаривает. Причем так, словно тот живой. Новости ему последние рассказывает, говорит, что со мной все в порядке.
- Может быть, вы и правы. Вера, - раздумчиво проговорил Костя. Нужно бы показать Анатолия Анатольевича Марии-Стефании.
- Ой, что вы! Он не поедет. Он ведьм еще с детства боится. Да еще вся эта история с Буржуем началась с гадалки... Нет, - Вера вздохнула, - не поедет.
- Преодоление временных страхов, восстановление уверенности в себе - этим как раз пани Стефа владеет в совершенстве. Так что мой вам совет: убедите мужа. Я могу за ним заехать, если хотите...
Вера со вновь проснувшейся надеждой взглянула на доктора:
- Ой, пожалуйста, с вами он, может, и поедет...
Тем временем в противоположном конце стола, ближе к двери, угрюмый Борихин вновь сражался со своим мобильником.
- Да слышу, слышу, что это ты, - громким раздраженным шепотом внушал он микрофону. - Качество связи дивное - не спутаешь... Что?! Что?! Да не слышу я ни черта!.. Не могу я выйти, неудобно... На какую лестницу? Ты из автомата можешь перезвонить?
Как раз в этот момент Толстый закончил песню и что-то шепнул музыкантам. Те грянули нечто разухабистое, с цыганщиной. Борихин досадливо поморщился и, заткнув второе ухо, прислушался к голосу в трубке, но, видимо, и это не помогло.
- Что?! - уже во весь голос гаркнул он в микрофон, а потом добавил чуть потише: - Ладно, подожди, - и направился к выходу из зала.
Толстый, вполне довольный собой и тем количеством децибелов, которые извлекали из своей аппаратуры музыканты, одобрительно покивал головой и - не без помощи охранника - спустился со сцены. Оказавшись в центре зала, он поднял руку, чтобы привлечь всеобщее внимание, и, перекрикивая оглушительный романс, заявил:
- Ну, ребятки, пейте, закусывайте... Пусть нашим там веселее будет. А я, наверно, проветрюсь... - и с этими словами он в сопровождении привычного конвоя устремился к той же двери, за которой минуту назад исчез Борихин.
- Толстый, любимый, ты же пьян, - попыталась остановить его Вера.
- Вот я и говорю - проветриться надо, - благодушно подытожил Толстый.
- Любимый, не надо. Ну не сегодня, ладно? Я тебя прошу...
Но Толстый пребывал уже в том состоянии, когда не прислушиваются ни к чьим доводам. Даже к доводам любимой жены...
На полутемной лестнице в эту самую минуту Борихин, прислонившись плечом к колонне, отчитывал кого-то:
- Слушай, еще раз услышу от тебя слово "сюрприз" - уволю к чертовой матери, - громыхал он в трубку. - Можешь потом обижаться...
У него за спиной из полумрака выплыла неясная тень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128