Мой «Фольксваген» находился где-то посередине этих двух полюсов автомобильного благосостояния. Впрочем, я никогда и не жаловалась — с моим родом занятий постоянное пользование и «Линкольном», и старым «Москвичом» смерти подобно.
А вот демократичный и достаточно комфортный «Фольксваген» — в самый раз.
Клуб был густо оцеплен охраной. Еще бы — сегодня здесь собирался едва ли не весь городской бомонд… ну, за исключением, конечно, госструктур.
Хотя кое-кто и из этих небожителей наличествовал. По крайней мере, машины с престижными номерами и маячками у клуба я заметила.
При входе, чуть в стороне от гардероба, стоял невозмутимо улыбающийся верзила, за спинами которого маячили двое точно таких же верзил, но только без проблеска улыбки. Он внимательно проверял гостей на их сугубую принадлежность к данному торжеству — сверял пригласительные со списком ожидающихся визитеров, пристально рассматривал прибывших и некоторых из них быстро досматривал на предмет наличия оружия — четкими, легкими, едва заметными касаниями, в которых не было ничего общего с грубым ментовским «шмоном», но тем не менее по сути это было одно и то же. Дело только в форме, но отнюдь не в содержании.
Меня он осматривать не стал: в том платье, в котором я пожаловала на торжество в честь юбилея Головина, можно было нелегально пронести разве что вязальную спицу. Да и то надо изощряться.
Впрочем, мой туалет вовсе не страдал вульгарностью. Напротив, это было вполне строгое вечернее платье, которое деловая женщина надевает на выезд в люди.
Охранник ощупал меня коротким пронизывающим взглядом с головы до ног, глянул в мой пригласительный билет и приветливо кивнул, предлагая пройти в банкетный зал.
«Когда этот Головин только успел подготовиться к приему, если приехал накануне, да и то в соответственном виде», — едва успела подумать я, как тут же увидела направляющегося ко мне Самсона в сопровождении двух довольно хмурого вида мужчин, которых я первоначально приняла за охранников.
Как оказалось впоследствии, я ошибалась.
Головин выглядел великолепно. Белоснежный костюм сидел на его статной фигуре как влитой, широкое лицо лучилось довольством и радушием. С последнего момента, как мы виделись, он несколько пополнел, потяжелел, можно сказать, заматерел, стал шире в плечах и груди, хотя и раньше особой худобой не страдал.
Проблему рано пробивающейся лысины он решил с не меньшим блеском: попросту гладко выбрил череп — кстати, очень правильной формы, массивный, так сказать, породистый, — а для контраста отпустил короткую богемную бородку a la Джордж Майкл.
— Добро пожаловать, бесценная Евгения Максимовна, — низким, очень приятного бархатного тембра баритоном проговорил он. — Добро пожаловать. Как говорится, всех прошу к нашему шалашу.
— Ничего себе шалаш, — отозвалась я. — Вы, Самсон Станиславович, как обычно, в своем репертуаре. Хотя, надо сказать, репертуар этот мне нравится. Ну что — мои поздравления и наилучшие пожелания, дорогой. Впрочем, по всей видимости, у тебя и так все есть. Тем более что выглядишь ты просто сногсшибательно… если, конечно, допускаешь такую характеристику в отношении мужчины.
Тот расплылся в широчайшей улыбке и полез целоваться. Потом коснулся губами моего уха и тихо проговорил:
— Ты, Женька, еще больше похорошела. Только чтобы не было больше этого… типа «Самсон Станиславович», «репертуар» и «характеристика». Как говорил Фрунзик Мкртчян, в маем домэ папращю нэ виражаться.
От него ненавязчиво пахло высококачественным и дорогим алкоголем. Уже успел подзарядиться.
— Ну хорошо, — улыбнулась я. — Это я так, для проформы… солидность накручиваю. А то у тебя тут вон как все капитально устроено. Когда только организовать успел?
— Да это не я, это все Блюменталь, — отмахнулся Головин.
— Кто?
— Блюменталь, — проговорил тот, хотел сказать что-то еще, но в тот же момент увидел, как в зал входит трио новых посетителей, всплеснул руками и направился к ним.
Вновь появившиеся по своему внешнему виду казались людьми взаимоисключающими, то есть между которыми нет и не может быть ничего общего.
Невысокий, непрестанно вертящий головой плотный мужчина лет сорока выглядел воробьем, которого невесть зачем обрядили в перья орла и придали ему орлиные же статус и значимость. На его круглом лице с анемичным подбородком и тяжелым, длинным утиным носом плавало выражение слепого самодовольства, смешанного с некоторым изумлением: куда это, дескать, я попал?
Дорогой, элегантный, прекрасно сшитый костюм сидел на нем, как драный холст на огородном пугале, но тем не менее нельзя было сказать, что выглядел он совсем уж малопривлекательно.
При всем при этом мужчина время от времени втыкался коленом в ногу идущей рядом женщины с узким надменным лицом, блеклыми, маловыразительными рыбьими глазами и одетой с тяжелой безвкусной роскошью. В отличие от своего живого и энергичного спутника она выглядела как мумия, которую на время извлекли из склепа, где та с достоинством и многовековой спесью возлежала неисчислимое количество лет. Она смотрела прямо перед собой, двигалась скованно, словно заведенная кукла, каждый жест был заранее просчитан и манерно исполнен. Эта женщина чувствовала себя вершительницей судеб, царицей Клеопатрой, от единого движения ее наманикюренного пальчика зависело: быть или не быть? — далее по тексту.
Я не смогла сдержать иронической улыбки: такой чудовищный, всепроникающий, смехотворно раздутый снобизм распирал эту даму.
Чуть поодаль, за спинами этой красочной парочки, выступал солидный, облаченный в строгий серый костюм грузный мужчина с длинным ястребиным носом и уже седеющими кудрявыми волосами.
1 2 3 4 5 6