И этот наряд совершенно не вязался с отчаянным и одновременно гневно-беспомощным выражением столица. Спортивные штаны и дорогие тапочки вроде бы свидетельствовали о том, что их обладатель коротал время у горящего камина с газетой, а мятая рубашка, всклокоченные волосы и лихорадочно блестящие глаза, полные тревоги и ожидания, красноречиво говорили о жестокой бессоннице и неурочных зловещих телефонных звонках.
— Сроду я вас, Михаил Петрович, не обманывал, — ответил Трубников. — Сейчас тем более совесть не позволит. Никого мы пока не задержали. Некого задерживать, потому как зацепки пока никакой. Эксперты, следователь, розыск работают… Но без показаний дочери вашей, Полины Михайловны, трудно пока обходиться. Вот сотрудника специально из ГУВД прислали, чтобы она попыталась поговорить с Полиной. — Трубников кивнул на Катю. — Может, отошла она немного, что-то вспомнит, скажет. Для нас сейчас любая информация на вес золота.
Голос участкового журчал, как ручей. С главой агрофирмы «Славянка» Трубников знаком был очень давно. Чибисов, слушая, смотрел только на участкового, и казалось, даже не замечал «сотрудника из ГУВД». Неожиданно он всхлипнул, с силой ударил себя кулаком в грудь и отвернулся к окну.
— Оставьте вы нас в покое, раз сделать ничего не можете, — донеслось до Кати его глухое рычание. — Христофорыч, уйди… я тебя как человека прошу…
— Михаил Петрович, но так же нельзя, — тихо сказала Катя. Ей стало Чибисова страшно жаль и оттого, что он плакал вот так, у них на глазах, не скрываясь, и оттого, что гнал их, и оттого, что ждал от них помощи в своем горе. А они пока помочь не могли. — Пожалуйста, разрешите мне поговорить с вашей дочерью.
Чибисов обернулся к ней, явно собираясь послать и ее и Трубникова далеко-далеко, как вдруг…
Наверху послышался шум. Громкие возгласы. Кто-то стучал в дверь, истошно крича: Полина, открой! Полина, что происходит?! А затем Катя услышала тревожный крик Кустанаевой, призывавшей подняться наверх какого-то отца Феоктиста. Чибисов, более не обращая на них с Трубниковым внимания, рванулся к лестнице на второй этаж. Участковый, не задумываясь, последовал за ним, увлекая за собой и Катю. По тому, как кричали наверху женщины, было ясно: в доме случилось что-то ужасное.
— Полина, прошу тебя, не дури, открой дверь! — гудел наверху чей-то бас. — Полина, девочка, да что же это такое?
Лестница была винтовой и высокой — у Кати даже голова закружилась. На втором этаже лестница упиралась в просторный холл, куда выходили двери сразу нескольких комнат. Перед Самой дальней дверью Катя увидела Кустанаеву, маленькую толстую медсестру и высокого священника в темно-коричневой рясе, подпоясанной широким кожаным ремнем. Это и был отец Феоктист. Он гулко барабанил в дверь кулаком, а затем, обернувшись к побледневшему Чибисову, прошептал:
— Миша, надо высаживать. Бог знает, что может случиться…
Чибисов так и налетел на перепуганную медсестру.
— Не знаю, ничего не знаю, Михал Петрович, — залепетала та. — Она все на кровати лежала… Потом вроде задремала, потом проснулась и говорит: Мне в душ надо, тетя Вера. Ну, я вышла. Чтобы халат ей и полотенца принести чистые. Возвращаюсь, а она дверь изнутри закрыла и голоса не подает.
— Она что-то рвет там, — шепнула Кустанаева Чибисову. — Я треск ткани слышала.
— Полина, дочка, открой мне! — не своим голосом закричал Чибисов. — Доченька моя!
В ответ за дверью что-то грохнулось об пол:
— Миша, посторонись. Николай Христофорович, помоги мне. Ну-ка с богом!
Отец Феоктист и участковый Трубников с разбега ударили в дверь точно два пушечных ядра. Дверь затрещала, они поднажали и с шумом высадили раму. То, что Катя увидела за дверью, она потом долго не могла забыть.
На самую середину комнаты, а это была светлая, уютная полуспальня-полукабинет с широкой кроватью, туалетным столиком, заставленным косметикой, с традиционным компьютером у окна и стенами, украшенными яркими эстампами в стиле панк-рок, был передвинут явно с летней веранды стол-подставка для цветов. Сами цветы — пышные голубые гортензии в кашпо из ротанга — были варварски сброшены на пол. Земля из разбитых горшков высыпалась, пачкая узорный шерстяной ковер. На столе, балансируя, стояла девушка в батистовой пижаме в трогательный розовый горошек — бледненькая, веснушчатая, темноволосая. Обеими руками она цеплялась за связанную из каких-то грязно белых матерчатых полос совершенно немыслимую веревку, прицепленную к хрустальной люстре. Петля этой странной веревки обвивала шею девушки.
— Уходите отсюда! Все уходите! — кричала она. — Я все равно это сделаю, я решила! Это все из-за меня я этого хотела… Я так сильно хотела, чтобы он умер!
Она пошатнулась, теряя равновесие, стол-подставка под ее тяжестью предательски затрещал, веревка натянулась, петля заскользила, и казалось, еще секунда, и случится непоправимое…
— Полина! — Чибисов бросился к ней, но…
— Не подходите ко мне… Папа, стой, иначе я…
То, что она спрыгнет — в это мгновение Катя в этом даже не сомневалась. Это было видно по ее глазам. А на то, что нелепая веревка оборвется или люстра не выдержит, шансов было мало.
— Полина, не смей, прекрати, — резко, зло сказала Катя, стараясь, чтобы голос ее — голос чужого, незнакомого девушке человека прозвучал в этой куче-мале насмерть перепуганных домашних как можно громче. — Повеситься — это гадко, тошнотворно для женщины…

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20