Кто не смотался заграницу, тот и смертник.
- Талантливых?.. Рок?.. Пусть позвонит.
Позвони мне, позвони!.. - Твердила про себя Алина. "Что ж ты, дурочка натворила?" - мучительно вопрошала она, посылая сигналы Инессе сквозь пространство. Тщетно. Материалистка Инесса явно не понимала - по каким каналам ей передалась эта обреченность. Но Алина, не давала себе позвонить самой той, что совершила, в общем-то, подлость по отношению к ней.
И боялась вновь пройти осмотр в онкологическом центре. Боли, так неожиданно начавшиеся когда-то, больше вовсе не напоминали о болезни. Все новые и новые журналистские темы помогали нестись по жизни, не останавливаясь.
Мистический коридор!.. А куда я по нему влетела?! Не пойму! - твердила Алина, пытаясь сосредоточиться вечерами перед телевизором. Но иной фильм жизни последнего года проходил у неё перед внутренним взором. С ума сойти... С ума сойти, - часто повторяла она про себя, засыпая, и как бы общим взглядом обозревая всего лишь за год пройденный путь.
С ума сойти, - качала она головой, слушая рассказ таможенника, о том, как негр пытался провести экзотические плоды покрытые насекомыми и когда они сползали с плодов, клал их в рот, на глазах у обалдевшей таможни, поясняя, что это у них особый деликатес.
А ещё был один идиотический случай, - попытались сквозь нас провести скрипку Страдивари. - Раздобрел таможенник.
Что?! - встрепенулась Алина, - Когда?! Вы знаете о том, что из музея музыкальных инструментов год назад...
- Нет, это было года два назад. Идиоты! Разобрали скрипку до такого состояния, что оказалось, реставрации она не подлежит. Это не музейная была скрипка. Мы проверяли. Это скрипка в нашей стране была нигде не учтена...
Это была моя скрипка!.. Моя скрипка... моя! - повторяла про себя Алина, бредя по улицам, плутая по переулкам. Она вышла на гоголевский бульвар и оглянулась. Как она оказалась здесь? Она совершенно не помнила дороги от аэропорта. Что она делает здесь, ведь её скрипку убили... "Сердце мое!.."
ГЛАВА 13.
И словно кем-то ведомая, шла и шла под дождем, пока не дошла до Алешиного дома, она приблизительно знала, где он живет, но подойдя к дому, почувствовала, что именно здесь. Все дело было в том, что разрывающая, пилящая её душу невыносимой высокой болью музыка вдруг оборвалась на пол ноте, едва она взглянула на этот дом. Ясная тишина наполнила её. Алина увидела неподалеку телефонную будку. Позвонила. Да. Это был его дом. Он пригласил зайти. Вошла в подъезд, поднялась на лифте на последний этаж, и постучалась в его, покрытую черным лаком, фанерную дверь. Черная дверь распахнулась, и Анна впервые переступила порог Алешиной полутемной мастерской пронизанной туманными серебристо-голубыми лучами, сделав всего два шага вперед с грохотом натолкнувшись на что-то железное, сшибла, рассыпала миску винтиков, болтиков, гаек, стоявшую прямо перед входом в комнату, на старой ржавой наковальне. Ой, ну вот... это я пришла, наклонилась она поднимать непонятную ей железную мелочь.
Все ясно с тобой, вздохнул Алексей, оставь я потом соберу.
Она сняла куртку. Он повесил её на вешалку в предбаннике за входной дверью.
Она сделала ещё шаг и оглянулась. Напротив вешалки на стеллажах лежала всякая необъяснимая всячина, стояли банки с крупой, электроплитка, металлическая миска, два, мутных от времени, чаепитных стакана. Она посмотрела туда, куда не пустила её рассыпавшаяся мелочь, и замерла, созерцая - невиданное раньше. На серебристом паркете, который был виден лишь, как тропинка, огибаются непонятную центральную конструкцию из штативов, подставок под барабаны, ударных тарелок, и прочих остатков музыкальных приспособлений располагался фантастический ландшафт, который если и можно было назвать интерьером, то лишь, как интерьер пришельца. Дневной свет не проникал в окна плотно закрытые черной фотографической бумагой. Из-под высокого потолка струился голубоватый свет. На правой боковой стене, покрытой огромным листом фольги, висел ряд изящных старомодных ботинок денди прошлых времен в великолепном состоянии, а между ними - флейты, скрипки всевозможных размеров, колотушка, бубенцы, и ещё много музыкальных инструментов, непонятного для Алины названия. С фрачными черными ботинками вперемежку все это смотрелось как стильная современная инсталляция, и в ней, казалось, был заложен глубокий философский смысл.
На противоположной светло-серой стене, на вбитых крюках висели мотки проволоки, струн, и невероятные детали от каких-то астролябий и прочих приборов. Чуть ниже почти по полу располагался пульт управления со всевозможными шкалами и ручками, он был весь покрыт серебрянкой, даже экран телевизора был запылен тонким слоем этой же краски. В комнате вообще не присутствовало иных цветов кроме белого, нежно-серебристого и черного. Ни что не раздражало глаз. У окна стоял огромный черный кожаный диван с отпиленными ножками. Алина прошла к нему по узкой тропинке и села по-турецки. Перед ней вписанный в скелет оркестра обнажился небольшой столик покрытой пылью. На нем стояла старинная фотография-открытка только что взятой ставки Гитлера, сожженного логова мании силы.
"Бедный, подумала Алина, словно болезненный Ницше, не выходивший на улицу без зонта и калош, он старается прикрыть свою уязвимость такими мрачными напоминаниями" И снова жалось, но теперь не болью, а сумраком, пропитала каждую клеточку её тела. Алина испугалась этого уводящего в небытие состояние и насильно сосредоточилась на показной организации его мира. Рядом с фотографической открыткой лежали камушки, амулетики, создавая некий микроландшафт в этом фантастическом ландшафте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133