Окинул Фому неложным взглядом не готового к видению подобного человека. Тот стоял перед ним, широко расставив ноги, таким как есть - небритым, неухоженным, непохмеленным. А за руку при этом держал молодую женщину - растерянную, скромно опустившую глаза и непонятно было, что может быть между ними общего.
Главный понял, что он не понимает ничего. Но если начнешь разбираться - то будешь в конец дураком. Поэтому спокойно подписал все пропуска в свои владения.
Когда они ушли - вздохнул, - Богема!.. Они себе могут позволить такое!.. А я...
Такси неслось по бурой снежной жиже апрельского Екатеринбургу, Алина дремала на плече Фомы. Он вспоминал, как только что красиво вписывалась она во дворец, в котором музейных ценностей он не видел, видел лишь её. "Она слишком... слишком... - думал он, пытаясь подобрать точное слово, - Слишком цивильна. Еще бы - жена бизнесмена, красавица и журналистка!.. И там не к месту, и тут не сюда. Но... - он опять задумался-задремал укаченный теплым салоном такси, - зачем, зачем она не осталась во Франции?! А впрочем, такие нигде жить не должны. Такие должны здесь погибать. Отчаянно. Безумственно. Трагично" - догадался он и улыбнулся тайной улыбкой бессильного понимающего свидетеля чужой тайны.
А вот и кот. Огромный черный короткошерстый кот лежал вальяжно на диване. Когда они вошли к Друиду, она даже ойкнула от удивления. Бегемот чуть приоткрыл глаза и покосился на пришедших недовольно.
- Случайно он не говорящий?
- Нет. Но мне все время кажется, что говорящий. А что молчит, так это из презрения к нам. Что будем пить?
- Нет! Пожалуйста, не надо.
- Как так - увидеть моего кота и не по стаканчику не опрокинуть? буркнул недовольно Друид себе под нос. Он уже и не представлял, как можно общаться с ними и без алкоголя.
- Все ребята, только чаю, - не отрывая взгляда от кота, как будто перемигиваясь с ним, сказал Фома и как всегда сказал так твердо, словно приказал.
- Что ж, - погрустнел Друид, - Значит - чаю, - Друид ушел на кухню, оставив их в гостиной.
Когда вернулся, позвать к чаю - увидел в щелку приоткрытой двери, как медленно кружась, как будто в вальсе, они целовались. Вот это да! Друиду все это время казалось, что они друзья. Казалось... он поверил в дружбу мужчины и женщины, оставшихся один на один, он поверил в её святую верность какому-то мифическому мужу и в поэтическую высоту Фомы стремления к ней, как к живому идеалу. Она, конечно же, не фотомодель... но такая теплая, искренняя и живая!.. Особенно когда вдруг отразится в его глазах.
Друид писал легко, и часто про любовь, про всяких женщин, даже про разврат... Он был как будто искушенным в этих вопросах, этаким спецом по психологии всех женщин, но... только на бумаге. А в жизни... Как безнадежно, он всегда влюблялся... - кто бы знал! ...
Огромные, как две перезрелые сливы, немного влажные от перебродившего в них сока, глаза, тяжелый гоголевский нос и губы, меняющие ломаную линию мгновенно. Он сам себе предрек, что никому не нужен, как мужчина, и даже если вдруг случайно загорался сердцем - всегда мучительно спешил в ожидании развязки. И веселился до неприличия, как будто, убегая от своей природы, природы темных, теплых и томных, словно южная ночь ожиданий. Он пытался жить, прикрывшись книгами Кастанеды, в которых маг, индеец Дон Хуан, учил, как прерывать все внутренние монологи, жить не надеясь, - просто так, и благодаря этому умению становиться неуязвимым. Но тщетно! Душа тянулась к нежности, к тому пленительному счастью, которого, пусть в жизни нет, но все же - есть, потому что его все ищут. К нему стремятся все. И зовется оно любовь. Ему казалось, что и Алина, так внимательно смотревшая на него порою, все, казалось, понимавшая в нем без слов, тоже выглядывала в его туманах - это.
Да, он отдавал себе отчет, что он влюблен, он понимал, что это безнадежно, и контролировал себя. Но кровь, прихлынувшая к голове, от чего его лицо мгновенно покраснело, и все закружилось вдруг перед глазами, кровь вскипела безнадежной страстью. Нет, - это состояние уже не поддавалось воле. Что толку быть неуязвимым, когда так тянет вдруг открыться, распахнуть все сердце душу, переполненные одиночеством!.. Друид закрыл дверь поплотнее. Ушел на кухню и сел переводить с английского присланную ему друзьями из Америки книгу Виктора Санчеса: "Сознание неизбежной смерти снабжает необходимой отрешенностью: осознающий, ни за что не цепляется, ни от чего не отрекается..." И попробовал осознать свою смерть грядущую когда-нибудь...
- Эй! Идите чай пить - постучал в дверь, решившись, все же нарушить их идиллию.
Ему никто не ответил. Он приоткрыл дверь и заглянул. Они спали на его тахте. Из-под пледа высовывалась её обнаженная нога. Он вошел, по пути к тахте поднимая их сброшенные одежды. Фома спал у неё на груди. Она и во сне прикасалась губами к его затылку. Такой идиллии Друид не ожидал.
Коленки его дрогнули, но взгляд как будто приковало к их спящим лицам. Он никогда не видел таким красивым, обычно изнеможенное служением порокам, лицо своего друга...
И плавно вальсировал фонарный свет улицы, бросая желтые блики на пииту.
ГЛАВА 20.
Алина прекрасно понимала, что в нормальной жизни, в той жизни, в которой она жила, у неё никогда не могло бы возникнуть романа с таким человеком, как Фома. "Он алкоголик - вообще не мужчина, у него дурные манеры дворового короля. У него ленивое сознание моргинала требующее фарса". - Отмечала она про себя, но что было странно - это совсем не мешало любить его тихо и нежно, не прикасаясь. Пусть не как мужчину, а как живое, весьма забавное своей внутренней жизнью нечто. Даже его мрачные похмелья по утрам она наблюдала спокойно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133