Мами считала, что этот месяц – месяц влюбленных.
– Мами, – сказала Милли, – ты неисправимая мечтательница! – Она поднялась с шезлонга, зажмурилась от солнца и потянулась всем своим стройным тонким телом.
Бросив на нее взгляд, Мами отметила, что за несколько месяцев она из юной девушки превратилась в женщину.
– Тебе нравится это платье, Мами? – медленно и грациозно повернулась к ней Милли.
– Да, очень, но я уверена, что мистера Уэддерберна от него бросает в дрожь. У тебя что, нет жалости?
Милли опустила руки.
– Может быть, мы ненадолго забудем про мистера Уэддерберна?
Но Мами словно ее не слышала. Разомлев на солнышке, она продолжала:
– Я помню моего большого Растуса, когда я была такая, как ты. Поверь – он считал, что я, Мами, это лучшее, что у него в жизни было. Он часто говорил: «Мами Малумба, стой так и не шевелись, просто стой и улыбайся мне до конца моей жизни, а я буду улыбаться тебе в ответ. И уж пока вы улыбаетесь, может быть, ответите мне, что вы делаете сегодня вечером, миссис Малумба?» «Мистер Малумба, – отвечала я, – я не буду делать ничего, только спать, – у меня был тяжелый день. А вы, сэр, ложитесь Спать в своей хижине на другой стороне озера, и утром я пошлю вам воздушный поцелуй». «Но мы уже женаты целых три недели, девочка. Когда же я смогу придти к тебе?» «Только когда Мами тебе позволит, и ни на секунду раньше, – говорила я ему, – и не нужно из-за этого расстраиваться, потому что проповедник говорит: «Пост и воздержание укрепляют душу». «Но я же не говорю о своей душе, – отвечает он. – Я всю ночь хожу по этой веранде, как часовой на посту, и еще ни разу не видел свою супругу обнаженной…» «Значит, тебе не везет, но, как говорил проповедник Сэм, – сказала я, – женитьба – это вовсе не значит ласкаться-миловаться, для здоровья мужчины полезнее, если он немного подождет». «Это действительно так? – спросил Растус. – Могу поспорить, что этот парень, что придумал эти правила, сам не очень-то любит терять время».
Милли невольно посмеивалась, с довольным видом раскачиваясь на кресле.
– Так ты в конце концов впустила его? – спросила она.
– Ну да, – ответила Мами. – После того, как прошел срок искупления за грехи холостяцкой жизни, как сказал проповедник. У него тоже была очень тяжелая походка, как у твоего бедняги, я просто никогда в жизни не видела таких огромных и плоских ног, как у Растуса Малумбы. Каждую ночь он бродил взад-вперед по плитам этой веранды, и от этого у него получилось плоскостопие.
Не обращая внимания на смех Милли, Мами положила свое шитье на колени и улыбнулась.
– Господи, если бы он сейчас оказался здесь, я бы взяла его за руку и повела прямо в рай, и не сомневайся, милая моя.
– Ой, Мами, – обвила ее шею руками Милли, но Мами оттолкнула ее.
– И нечего ко мне подлизываться. В браке есть свои правила и законы, и им надо подчиняться, у мужа есть свои права, а плоскостопие – дело нешуточное.
Они обе так и покатились со смеху, но их веселье вмиг прекратилось, когда из-за куста рододендрона вышел Уэддерберн.
– Можно к вам присоединиться? Или вы секретничаете?
Он был в белом полотняном костюме, подчеркивающем его грузность, на голове – итонская соломенная шляпа, которая делала его похожим на школьника-переростка.
– Могу я с тобой переговорить, Милли? – спросил он.
Мами поднялась и вперевалочку пошла прочь. Милли сидела, не шевелясь и не поднимая глаз. Уэддерберн с деланным равнодушием произнес:
– Похоже, что у нас с тобой нет ничего общего. Ведь так?
– Разве это не было ясно с самого начала?
– Я надеялся, что со временем ты поверишь…
– Что ты женился на мне не из-за денег, а ради меня самой?
– Но ты же знаешь, что это не так!
– Очень даже так – брак по расчету, состряпанный самым коварным образом.
Он замахал на нее своими маленькими пухлыми ручками.
– Мы женаты уже почти месяц, а я тебя практически не вижу. Мы сидим за разными концами стола, прислуга приносит нам еду, и мы даже не разговариваем. У меня много друзей – все это милые, умные люди, все интересуются тобой, спрашивают о тебе. Дамы всей Колонии желают видеть тебя в своих домах, а ты сидишь дома взаперти с этой чернокожей служанкой, – как монашенка.
– Оставь Мами в покое!
– Я именно это и собираюсь сделать. Я еще не старик и нуждаюсь в обществе милой и хорошо воспитанной дамы.
– Прекрасно! И ты уже кого-нибудь себе присмотрел?
– Пока нет, но если ты будешь и дальше игнорировать мои права супруга, то вскоре это сделаю!
– Да ради Бога, если, конечно, она не будет жить здесь.
– Вот этого я тебе не обещаю! Я хочу, чтобы она жила именно здесь. Тогда хозяйкой будет она, а ты – гостьей или приживалкой, что, собственно, и соответствует истинному положению. При первом же удобном случае я найму незамужнюю экономку. Это здесь в Гонконге не проблема, их тут сколько угодно.
Милли впервые за весь разговор повернулась к нему.
– Ты не посмеешь! Это вызовет скандал!
– Совсем наоборот – я уже предпринял кое-какие шаги. И напрасно ты думаешь, что я позволю, чтобы надо мной издевалась и насмехалась какая-то девчонка.
– Как только она здесь появится, я уйду. Джеймс пожал плечами.
– Ради Бога. Все равно толку от тебя никакого. В Гонконге привыкли к семейным скандалам, но две претендентки на брачное ложе – в клубах только и будет разговоров, что об этом.
Наступило молчание. Милли, вне себя от ярости, пыталась взять себя в руки и унять дрожь в руках, а Уэддерберн тем временем спокойно выхаживал по комнате. Он плеснул в стакан виски и потягивал его, глядя на нее бесстрастным изучающим взглядом.
– Выбор за тобой, – сказал он, осушая стакан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101