«Ну, что уставился, ты мне их загораживаешь!»
Я быстро оглянулся. За мной был только опустевший причал и огромный, величественно отплывающий корабль.
Мне на всю жизнь врезалось написанное золотом на черном фоне название парохода – «Титаник».
Мальчик уже не рисовал, а как завороженный, следил за удаляющейся махиной. По его тонкому лицу с нежными чертами из черных иудейских глаз катились крупные слезы. А пухлые детские губы шептали, как молитву.
– Прощайте, навсегда! Прощайте, навсегда! Прощайте!
– Ну, что ты заладил, прощайте навсегда! – не выдержал я. – Прокатятся по океану и вернутся, – как взрослый маленькому объяснил я мальчишке.
– Нет, не вернутся! – со вздохом, утирая ладошкой слезы, ответил он. – Они там будут сначала справлять свадьбу Ребекки, моей сестры, а потом все поедут в Штат Техас к ее мужу, а оттуда к папиной родне в Чикаго.
– А тебя почему с собой не взяли? – поинтересовался я.
– У меня – морская болезнь, – со вздохом сообщил мальчик.
– Какая такая морская болезнь? – оторопел я. – Корь знаю, скарлатину знаю, зубную знаю, а морскую – ты врешь, такой не бывает.
– А у меня есть, это когда сильно укачивает на воде и рвет, – не вступая со мной в спор, мой новый знакомый начал складывать блокнот в школьный ранец, что висел у него за спиной.
Я пристыженно помолчал, а потом сказал:
– Дай, пожалуйста, посмотреть твой альбом, что ты там нарисовал. Мне интересно. Меня зовут Фрэнк. Меня тоже укачивает. И я остался здесь с бабушкой, а вся моя семья – там, на «Титанике» уплыла.
Все это я выпалил на одном дыхании, боясь, что мальчик сейчас быстро соберет рисунки и уйдет.
Но он выслушал меня и, опустившись на корточки, раскрыл передо мной блокнот. Я, не отрываясь, смотрел на удивительные, будто живые, карандашные портреты, которые заполнили все страницы альбома. На них были изображены молодые и не очень молодые женщины и мужчины. Все они были красивые, черноглазые и черноволосые и чем-то напоминали моего нового друга.
– А где же корабль, ты же сказал, что я тебе загораживаю! – возмущенный, я несколько раз перелистывал блокнот, отыскивая в нем рисунок «Титаника».
– Ты загораживал мне память! – совсем как взрослый, спокойно ответил мне художник. – В любой газете есть фото «Титаника». Можешь вырезать и хранить себе на память, а это – и он бережно погладил альбом, – это моя семья, такой я ее запомнил, навсегда, – тихо добавил мальчик и отвернулся.
Вдруг кто-то больно ущипнул меня за ухо. Я обернулся. Бабушка крепко держала мое левое ухо и, шипящим от негодования голосом, выговаривала:
– Не успели родители отчалить, как ты тоже отчалил. На сегодня останешься без ужина, негодный мальчишка! – и она перчаткой шлепнула меня по затылку.
– Вы зачем бьете ребенка. Он и так из-за вас ушиб коленку, а вы еще деретесь!
Тонкий мальчишеский голос в мою защиту прозвучал для бабушки так неожиданно, что ее рука с перчаткой застыла в воздухе, так и не обрушившись во второй раз на мой затылок.
– Это еще что за адвокат тут выискался? – бабушка, слеповато щурясь, всматривалась в худенькую мальчишескую фигурку. – Ты кто, еврей? – вдруг грозно спросила она.
– Да. Меня зовут Дэвид Шредер. Мой отец – известный банкир Марк Шредер. Слыхали! – с вызовом ответил мальчик и, быстро засунув блокнот в ранец, бросился с плачем к бегущей ему навстречу высокой красивой девушке-еврейке.
– Рейчел! Я здесь! – громко крича, он обхватил подол ее пышной юбки руками и зарылся с головой в шелковых складках.
– Ну, успокойся, малыш, я с тобой, хвала Господу! – девушка гладила его курчавую голову и покрывала поцелуями мокрое от слез лицо мальчика.
Потом она оправила на нем костюмчик, и они, о чем-то весело переговариваясь, направились в сторону города.
Я смотрел на эту пару и всей своей детской душой понимал, что первый раз в жизни вижу по-настоящему счастливых людей. И мне так захотелось тоже стать счастливым, что я рванулся из цепких бабушкиных рук и, что было силы, припустил за Шредерами. С тех пор мы с Дэвидом стали как братья, тем более, что после гибели «Титаника», мы оба осиротели… – Фрэнк тяжело вздохнул. – А теперь Дэвид оставил меня навсегда.
В комнате повисло гнетущее молчание. Фрэнк сидел, опустив голову на руки. Эмили еще долго не могла прийти в себя от услышанного рассказа.
– Так что, Дэвид был сыном банкира, а умер, как последний бедняк, – чуть слышно, захлебываясь слезами, проговорила она.
– Банк Марка Шредера лопнул за неделю до этого трагического рейса, – тихо сказал Фрэнк. – Возможно, Марк об этом знал и поэтому взял на корабль всю свою семью. Они могли потом скрыться в Штатах. Но это только наши с Дэвидом догадки, – вздохнул он.
Эмили, подперев кулаками щеки, плакала, по-детски слизывая языком слезы.
Шульц заглянул в кабинет, но Фрэнк жестом показал ему на рыдающую девушку и тот бесшумно скрылся за высокой дверью.
Когда Эмми немного успокоилась, Фрэнк достал из кармана небольшую коробочку и, улыбнувшись, протянул ее девушке.
– Вот это на память о Дэвиде. Он, умирая, просил передать тебе.
Эмми дрожащими пальцами попыталась открыть коробочку:
– Что это?
– Думаю, там все, что осталось от некогда огромного состояния Шредеров! – задумчиво проговорил Фрэнк.
Под картонной крышкой находился небольшой деревянный футляр. Эмми ногтем щелкнула по изящному крючку – футляр легко открылся. В нем было два отделения. В одном лежала Записная книжка.
Эмми осторожно взяла ее и стала рассматривать удивительный переплет: по старому, стершемуся и посеревшему от времени бархату вился тускло золотой филигранный узор редкой сложности, тонкости и красоты, – очевидно, любовное творение рук искусного и терпеливого художника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97