– Соедините меня с похоронной службой, – просит один из врачей, поднося к губам переносную рацию.
Другой врач около входной двери собирает складные носилки и начинает выносить медицинское оборудование к лифту.
– К сожалению, мы больше ничем не могли помочь, – говорит он. – Тридцать таких пилюль – это, я вам скажу, не шутка.
– Прошу прощения, – прерывает его полицейский, – но я должен составить протокол.
Должен, конечно, должен.
– Я – Мэгги Саммерс. Я очень признательна вам за ваше внимание. Это ужасный удар, потому что она была нашей матерью… – Вот, опять прошедшее время. – И прошу вас, не регистрируйте это как самоубийство…
– Назовите, пожалуйста, ее имя и возраст. О чем разговор, нет ничего проще.
– Вера Саммерс, – отвечает Клара, – родилась 7 октября 1918 года…
Перед моим мысленным взором возникает надгробная плита, на которой начертано: «РОДИЛАСЬ 7 ОКТЯБРЯ 1918 ГОДА – СКОНЧАЛАСЬ 29 ДЕКАБРЯ 1982 ГОДА».
Уместно ли как-то упомянуть в этой надписи на могильной плите, что за свою ЖИЗНЬ родительница умирала, может быть, сотни раз. Не будет ли это слишком уж нелепо, если все эти даты указать тут же – конечно, маленькими цифрами, ну а самую последнюю, роковую дату выделить крупно в самом низу?..
Ах, мама, если бы ты подождала с этим хотя бы еще один день, ты бы встретилась с Ави. Ави прилетает в Нью-Йорк завтра и, стало быть, уже опоздал на один день. Он никогда не увидит родительницы, и эта мысль повергает меня в отчаяние, и я начинаю плакать.
Клара обнимает меня.
– Постарайся взять себя в руки, – шепчет она. Офицер Горти – весьма приятный мужчина. Так же как и офицер Рамбусто.
– Ваш лечащий врач может отослать по почте свидетельство о смерти. Я уверен, он знает, как это делается. Что касается меня, то в своем протоколе я отмечу, что смерть наступила от сердечного приступа.
– Спасибо, – бормочу я и всхлипываю.
– Мы вам так благодарны, – говорит Клара дрожащим голосом.
– Теперь мы уедем. Если, конечно, мы вам больше не нужны, – говорит офицер Горти.
– Нет, нет, – отвечаю я, – мы справимся сами. Еще раз большое спасибо.
– Я вас провожу, – говорит Клара.
Она всегда безупречно радушна. Джонези выходит следом за ней.
Когда они возвращаются, я вижу, что Клара похожа на разъяренную волчицу: ноздри раздуваются, а глаза свирепо блестят.
– Джонези рассказала мне о Лоретте, – заявляет она.
– Ты удивлена?
– Не слишком. Меня бесит, что у него хватило совести привести ее в дом мамы. Он пренебрег элементарной чистоплотностью. Ее убила его страсть к женщинам, и я никогда ему этого не прощу.
– Правильно, – твердо кивает Джонези. – Он был таким с самого начала, даже когда вы были совсем маленькими.
Видно, такая наша судьба.
– Неужели все прошлые несчастья имели одну и ту же причину? – восклицаю я. – И тот случай после морского праздника, и та ужасная сцена в больнице?..
Клара с беспокойством смотрит на меня.
– Мэгги, ты совсем зеленая!
– Может, в довершение всех бед я еще и грипп схватила… – предполагаю я. – Так ты говоришь, он был таким даже, когда мы были совсем маленькими? – спрашиваю я у Джонези.
– Каким таким?
– Ну, волочился за женщинами.
– Еще бы, – говорит Джонези. – Сколько я его помню.
Клара опять плачет.
– Я никогда ему этого не прощу!
– Клара! – Я бросаюсь к ней.
– Лучше позвони доктору Менделю, – всхлипывает она. – А я позвоню Стивену.
Но, прежде чем я успеваю уйти, она хватает меня за руку.
– Ах, Мэгги, – плачет она, – что же нам теперь делать?
«Что же нам теперь делать?» Непростой вопрос, скажем прямо. Наверно, на него можно ответить по-разному. Однако в данный момент я пытаюсь сосредоточиться на практической стороне вопроса, поскольку мы действительно оказались в довольно необычной ситуации. А именно, родительница лежит в своей постели, и в этом, собственно, еще нет ничего необычного, несмотря на то, что сейчас два часа дня, и необычность ситуации заключается лишь в том, что сегодня она умерла. В моей профессии мне приходится сталкиваться с мрачными сторонами жизни, и это неизбежно учит меня реагировать на подобные ситуации так, как должен на них реагировать цивилизованный человек. Другими словами, я отдаю себе отчет в том, что худшее еще впереди. И совершенно бессмысленно и бесполезно объяснять Кларе, что продолжение этого кошмара еще более ужасно, чем его начало. Поэтому на ее вопрос я отвечаю следующей сентенцией.
– Мы должны постараться держать себя в руках и все это преодолеть…
– Мэгги, – говорит Клара, наморщив лоб, – мы кое о чем забыли…
– О чем?
– Кто-то должен сообщить обо всем отцу. Тебе не кажется?
Нет ничего удивительного в том, что никто из нас до сих пор не побеспокоился это сделать. Более того, ни я, ни Клара не испытывали особого желания взять это на себя.
Клара находит Стивена в отделении психиатрии нью-йоркского госпиталя. Сначала он лишается дара речи, но быстро справляется с эмоциями, и первый его вопрос о том, как себя чувствуем мы.
– Очень мило с его стороны, – ворчит Клара. – Он такой заботливый, – с иронией добавляет она.
– Ты за что-то рассердилась на него, когда вы были в отпуске?
– Я от него снова забеременела. Разве это не дурость?
– Разве ты не хотела еще ребенка?
– Конечно, нет, – говорит Клара довольно убедительно. – Я мечтала, что дети пойдут в школу, а я смогу чем-нибудь заняться… Впрочем, работа меня пугает. В конце концов, зачем искать какую-то работу, если я и с этой прекрасно справляюсь?
– Но, может быть, попробовать это как-то совместить? Я имею в виду быть матерью и чем-то еще заниматься в жизни…
Клара с любопытством смотрит на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130