– Это подтвердилось, – говорит Эллиот, отнимая от уха телефонную трубку. – Это были сумасшедшие из иранского Хисбаллаха.
Но я не обращаю внимания на его слова. Мои глаза прикованы к монитору, к тому, что говорит Дик.
– Через несколько минут после второго взрыва неизвестный позвонил в ливанское агентство новостей и сообщил сведения, которые я цитирую непосредственно с пленки, зафиксировавшей этот звонок. «Мы не иранцы, не палестинцы и не ливанцы. Мы все – солдаты революции, которые посланы на эту землю, чтобы нести людям слово Корана. Аллах акбар! Мы готовы умереть за нашу родину и во имя Аллаха!»
– Всякий раз, когда эта сволочь начинает что-нибудь делать во имя Аллаха, обязательно гибнут невинные люди, – говорит Грэйсон, качая головой.
– Это секретная информация, Дик? – спрашивает Эллиот, снова прижимая трубку к уху. – Да, спасибо…
Опустив трубку, он обводит нас быстрым взглядом.
Куинси вскакивает. Она кричит, и это похоже на истерику.
– Мэгги никуда не поедет! – кричит она. – Не поедет, пока все не успокоится!
Но я не вижу и не слышу их. Мой взгляд устремлен в пространство, словно я пытаюсь рассмотреть какого-то воображаемого врага. В комнате повисает напряженная тишина. У меня перед глазами возникает лицо Джоя Валери. Покоящийся в мире, он бесконечно далеко от этой земли, мир на которой так иллюзорен. В этот момент я осознаю всю глубинную связь между тем, что случилось с Джоем, и нынешним хаосом. Пожалуй, одна эта память о Джое способна перевернуть все мои планы. Однако теперь надо мной властвует что-то другое – слишком значительное, чтобы этому не подчиниться. Призрачное воспоминание о Джое гаснет, и в комнате остаются только живые.
– Я отправил группу освещать переговоры, которые будут проходить в Вашингтоне, – кричит Грэйсон в телефонную трубку. – А из Ливана у меня минимум информации!
– Пошлите кого-нибудь в иранское посольство в Париже. Мы должны знать, что они скажут, – говорит Эллиот, зажав трубку между ухом и плечом.
Куинси выглядит растерянной.
– Но они же сказали, что они не иранцы…
– Они сказали! – нетерпеливо бросает Эллиот. – И ты поверила этой липе? Иранцы – единственные психи, которые готовы взрывать самих себя. Хисбаллах – это их выдумка!
– Ну и кого мы можем послать? – восклицает Грэйсон.
– Саммерс возвращается, – отвечает Эллиот. – Я прав, Саммерс?
Эллиот настоящий профессионал. Он мгновенно забывает все эмоции, которые бушевали здесь несколько минут назад. Дело для него превыше всего.
– Сколько тебе нужно на сборы? – не унимается он.
Рука Куинси опускается на мою руку. Куинси предостерегает меня от поспешного ответа и пытается внушить мне, что я вообще не должна отвечать.
Но это бесполезно, и мы обе это понимаем.
– Я могу отправиться в любое время: завтра, сегодня, сейчас, – говорю я почти автоматически, мгновенно забыв обо всех своих планах.
– Снимите для нее номер в том же отеле в Тель-Авиве, – распоряжается Эллиот. – Она прибудет послезавтра. Это значит, что вылет завтра – рейсом «Е1 А1» из аэропорта Кеннеди.
Взглянув на меня, он кивает и делает знак большим пальцем: все в порядке. Мне кажется, что абсолютно ничего не изменилось с тех пор, как я вернулась из Тель-Авива. Не изменилось, за исключением того, что умерла родительница, я беременна (и это уже не секрет) и у меня есть любовник, который как раз собирается возвращаться туда, где безумцы из Хисбаллаха хотят взорвать весь мир… Как бы там ни было, есть вещи, которые не изменились: мой адреналин вскипает как всегда, когда на повестке дня сенсационное событие.
– Ты не можешь так поступать, – кричит Куинси. – Тебе сейчас нужно думать о других вещах!
– Ты об Ави? – спокойно говорю я. – Что мне думать? Другой жизни у меня нет, и верна я лишь ему.
Снова звонит телефон. Грэйсон берет трубку, а потом передает ее мне, удивленно подняв брови.
– Ты откуда? – спрашиваю я, не давая ему раскрыть рта.
– В машине, в Вашингтоне, на пути в аэропорт. Я лечу назад в Израиль. Наши объекты находятся под угрозой. Здесь все провалилось.
– Я знаю, – отвечаю я и начинаю плакать.
– Когда ты сможешь приехать, Мэгги?
– Я буду послезавтра и привезу твои вещи. В Тель-Авиве у нас будет та же квартира…
Но это уже детали. Ничто теперь не в силах заглушить боль.
– Я тебя люблю, – кричит он сквозь треск телефонного пространства. – Я приеду тебя встречать в аэропорт.
– Я тебя тоже люблю, – кричу я в ответ. – Обещай, что будешь осторожен!
– Я тебя не слышу! – кричит он. Наш разговор обрывается.
Телефон молчит. И никаких обещаний…
10
Когда мощный аэробус компании «Е1 А1» находился где-то над Грецией, в головной части самолета внезапно поднялась невероятная суета. Работник службы безопасности, одетый в самый обычный костюм, с рельефно прорисовывающейся у него под мышкой пистолетной кобурой, пружинисто проследовал по проходу мимо сидений. Он с таким же успехом мог бы надеть сомбреро или какой-нибудь френч. Результат конспирации был бы тот же. Стюард Шломо, его лицо нам знакомо после бесчисленных перелетов из Нью-Йорка в Тель-Авив и обратно, напряженно слушает, что говорит ему второй пилот. На лицах стюардесс, которые стоят тут же, отражается беспокойство.
Ави не звонил мне после своего внезапного отъезда позавчера. Впрочем, я и не надеялась на это. Он, без сомнения, находится где-то в Ливане, а там пробиться на прямую международную линию довольно трудно. Вечерние новости были весьма тревожными. Без конца демонстрировали ужасы – последствия тех двух взрывов. Американские, французские и израильские солдаты из сил безопасности ООН откапывали из-под развалин все новые и новые тела погибших.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130