– Как ты думаешь, они считают меня хорошей журналисткой? – наивно допытывалась я. – Мне так хочется, чтобы в меня поверили!
Она посмотрела на меня так, словно я сошла с ума.
– Не валяй дурака. Что есть то есть. Единственное, что мы можем исправить – это твои скулы и твой осипший голос.
– Но ведь на экране эти недостатки будут так заметны! – воскликнула я, падая духом.
Между тем гримерша занялась моими скулами. Я с ужасом думала, что больше ничего нельзя подправить перед прослушиванием.
– На телевидении это не так уж и важно, – успокоила меня Куинси. – Это дело времени. А уж потом тебе все будет нипочем.
– То есть как?
– Когда решающее слово будет за тобой и ты будешь зарабатывать кучу денег, всем будет казаться, что ты родилась с микрофоном в руках.
– А если я им не понравлюсь?
– Тогда мы найдем другую телекомпанию. Не беспокойся.
Куинси царственным жестом накинула себе на плечи легкий зеленый плащ и, выходя из комнаты, бросила напоследок:
– Я буду наверху в кабине режиссера. Удачи тебе, Мэгги. Ты потрясающе выглядишь.
Сразу три камеры были нацелены на меня в студии, однако меня проинструктировали, что смотреть нужно только в ту, на которой включена красная лампочка. К воротнику моей белой шелковой блузки прикрепили маленький микрофон, на ухо надели микронаушник.
Режиссер сделал мне знак.
– Приготовься, Мэгги. Я буду считать в обратном порядке: десять, девять и так далее…
Когда он досчитал до нуля, из кабины управления, усиленный динамиками, раздался голос Грэйсона:
– На абордаж!
Я не смогла удержаться от смеха, и счет пришлось повторить сначала.
Я неторопливо прочла предложенный мне текст. Что-то о пожаре в нижнем Манхэттене. Там какой-то человек влез на подоконник, а потом благополучно прыгнул на подставленный пожарными брезент под аплодисменты зевак и к облегчению пожарных. В общем, мне пришлось перечитывать текст раз пять, пока я перестала улыбаться на словах «разбушевавшийся пламень» и «Анжело Тарлусси отделался легким испугом». Когда съемка закончилась, Грэйсон, Куинси и Ник вышли из кабины управления.
– Великолепно, Мэгги, – сказала Куинси, обнимая меня.
– Неплохо, малышка, – сказал Ник, – даже отлично.
– Четко сработано, мисс Мэгги, – сказал Грэйсон. – Просто шикарно!
У меня же в голове крутилось одно:
– Спасибо тебе, Анжело Тарлусси, а также всему противопожарному отряду города Нью-Йорка за предоставленную мне возможность!..
Улица, на которую выходит мое окно, сейчас тиха. Близлежащие рестораны закрыты, а машины больше не сигналят. Пицца, которую мы заказали несколько часов назад, съедена. Осталось лишь несколько кусочков плавленого сыра, завернутых в промасленную бумагу. Куинси сидит на ковре, облокотившись на диванчик, а Дэн растянулся рядом, положив голову ей на колени. Все это время мы болтали о том о сем, вспоминая о забавных ситуациях и случаях, – вернее это теперь они представляются забавными, а тогда они таковыми отнюдь не казались. Я вся погружена в прошлое, нахожусь в полном неведении относительно будущего, а настоящее меня просто смущает.
– Ну мы у тебя засиделись, – говорит Куинси, потягиваясь.
– Не то слово. Мне кажется, я не спал целую вечность, – добавляет Дэн и поднимается. – Я с ног валюсь.
Когда я осознаю, что Куинси уже покидает меня, мною овладевает паника.
– Не уходите, останьтесь! – прошу я.
– Мне нужно кормить кошек, – говорит Куинси. – Может, ты покормишь? – спрашивает она Дэна.
– Да, – отвечает Дэн, глядя на меня, – я иду кормить кошек, а тебе оставляю свою жену.
– Я так тебе благодарна, Дэн, – говорю я, обнимая его. – Мне так тяжело оставаться одной!
– Советую вам все-таки немного поспать, – обращается Дэн к нам обеим.
Куинси послушно кивает и награждает Дэна поцелуем.
– Спасибо, котик. Увидимся утром. Всего через несколько часов. Ведь сейчас уже четыре утра.
Когда Дэн уходит, я приношу из спальни несколько подушек и пару одеял. Я и Куинси с комфортом устраиваемся на софе в гостиной, и я говорю:
– Все так странно. Как только мне улыбнулась удача на Ай-би-эн, моя личная жизнь начала разваливаться.
– Это не совсем так, – ответила Куинси. – Твоя личная жизнь развалилась много раньше. Просто потом у тебя появились другие возможности и тебя больше ничто не пугало. Я прекрасно все помню с самого первого дня нашего знакомства: ты никогда не была счастлива с Эриком.
До сочельника семьдесят четвертого я уже почти два года работала репортером в криминальной хронике. Большую часть времени я проводила, карабкаясь по лестницам доходных домов, наводненных крысами, и брала интервью у жертв мошенничеств, разбойных нападений и сексуального насилия. Провожаемая любопытными взглядами, я рыскала по загаженным улицам, которые были оккупированы потерянным поколением молодежи, испещренной наколками, символизирующими проигранную битву с наркотиками. Иногда я не выдерживала и рыдала вместе с матерями из трущоб, чьих оголодавших детей я снимала, чтобы продемонстрировать телезрителям ужасы нашей системы, чтобы они почувствовали себя причастными к тому, о чем рассказывают им в вечерних новостях. Иногда я была вне себя от ярости – когда, например, приходилось рассказывать о какой-нибудь малолетней жертве насильника, описывать публике весь тот ужас и позор, который пришлось пережить ребенку, стоящему теперь рядом со мной. В этом случае мой оператор давал крупный план: вот Мэгги Саммерс сидит прямо на полу в грязной квартире, а маленькая девочка рассказывает, какие надругательства, побои и издевательства она претерпела от своего собственного папаши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130