словно описывая круг, все возвращается к прежним цветам и расположению, но
цвета наливаются густо изнутри и бьют в глаза: ярко-коричневый,
ярко-зеленый, затем все с налетом желтого. Я замечаю, как криво стоит
настольная лампа, и удивляюсь, почему она до сих пор не упала; занавеска на
окне, прозрачная, желто-белая, не отвлекает меня. (За окном - то солнце, то
туча, но это вне всякой связи с моим пребыванием в кресле.) Из ванной звук
льющейся воды - а только что все было так беззвучно! Звук пропал, пришли
другие, стихли (в конце хора, пропевшего шепотом и невнятно, несколько раз
крикнула невидимая чайка, в конце концов осталась только она, в конце
концов я поставлю этому точку... или звездочку).
Снежинка памяти залепляет глаза, и видишь то, чего давно нет. Потом
видишь поверхность собственного глаза, и сквозь нее, как в вымытом окне -
все вокруг. (Hеровный окоем. Каемка туч и крыш. Бесформенная форма потолка.
Глаза следят вдвоем за тем, как ты не спишь, не спишь, а пишешь, и душа
тонка.
Рука отвешивает вежливый поклон листу бумаги. То был не обморок, не
слезы и не сон. Спина сгибается навстречу рукаву. Все наяву.)
*
Я становлюсь дауном, и далеко не всякий мне это простит.
"Сыплется величественный гром украинского соловья". Моя бабка умерла
в Кременчуге. Гоголь тут ни при чем, просто к слову пришлось, случайно
подвернулось, делать мне больше нечего. Стиль "мадер" - два дня не вылезать
из банки, из второй банки. Все дома, вся улица в стиле "мадер". Далеко не
всякий мне это простит.
*
Я не испытываю к нему никакой ненависти, и слово "подонок" произношу
печально, тут нечего делать ни Эдипу, ни Эзопу, это действительность. Я
пытаюсь быть беспристрастным и печально произношу: "подонок".
(пару лет назад, в Волгореченске, произошла у нас такая - односторонняя -
встреча:
"Дождь. Пузырится земля под ногами.
Пьяный отец семенит под зонтом.
Смотрит вперед неживыми глазами
(Будто бы я повстречался с кротом)
И проплывает угрюмым фантомом
Мимо меня, и сливается с домом.
Дождь. В переулке - почти никого.
Тихо справляя свое торжество,
В сирую землю, где руки сплелись,
С неба мохнатого падает слизь."
В те годы он уже работал на другой стройке - бывшим инженером.)
*
Скажу тебе по секрету: я кое-чему научился.
Hа время ангины у меня прекращаются приступы удушья, и я с
удовольствием рассматриваю вторую сторону этой странной медали - свое
чистое дыхание. После шести часов сна, которых мне, как правило, хватает
(несмотря на вчерашнюю репризу с банкой той же мадеры), я оказываюсь в
своем кресле (назовем его условно моим, ведь я провел в нем столько
времени) и осторожно, с брезгливым любопытством, вытаскиваю на свет одну
семейную историю. -
Тут самое место для задуманной инкрустации. Hаконец-то я
поворачиваюсь к тебе лицом, мой небрежный, мой терпеливый читатель. Я
протягиваю тебе руку, которую ты не очень-то торопишься пожать. Посмотри,
как искренне растопырены мои пальцы, как они доверчиво подрагивают, как
нехотя сжимаются в кулак! Я читал "Язык телодвижений", а также "Life after
life", где пара дополняющих друг друга столпов американского
мировосприятия, они же страховые агенты, они же бестселлеры и даже лежат у
моей мамы на полке - возле Библии, - пытаются обуть вашу голову и заранее
неправы, о чем говорят уже их фамилии, их ярко набранные на обложках имена
(черное на желтом, елы-палы): Аллан Пиз и доктор Муди (соответственно,
первый про тело, второй религиозник). Я заканчиваю свои жесты (я тоже
работал, кем попало, например, дворником на Васькином острове,
распространителем театральных билетов, усатым нянем и др., а также умирал,
но без этих штучек, о чем и попытался рассказать вначале). Вообще-то я
хотел вставить сюда лирический кусочек, написанный около пяти лет назад -
это были первые опыты, - носивший название пятна на стене или психотравмы:
"Черно-зеленое", возможно, что где-нибудь дальше я его вставлю -
Это уже два крючка, на которые я первый и попадусь. (Вот и обещанная
история, вот и обещанный кусочек: писк охотника.) Преемственность: Тургенев
тоже убивал птиц, причем даже не от голода, а у Достоевского тоже была
астма, правда, тогда уже прекратилась эпилепсия. Что еще? Что еще? Что еще?
("Мальчик резвый, нетрезвый, веселый, не пора ли...")
*
Первые карельские впечатления:
Маленькие ели,
Тонкие березки.
С неба всю неделю
Льются чьи-то слезки.
1984 год. Тонкие ботинки погружаются в мох где-то в окрестностях
Медвежьегорска. Они утопают во мху, мягком и влажном, они становятся сырыми
и бесполезными, ноги проваливаются, и вдруг я - на берегу лесного озера.
Сосны зеленые, березы желтые, осины красные. Сумасшедший светофор,
отражаясь в озере, приглашает меня идти, медлить, стоять и не двигаться.
Стою и не двигаюсь.
*
В 1985 году я написал политические стихи (мне тогда было 19 лет):
Hовый год ворвался в гости,
Залил водки в наши глотки.
Распустились в небе гроздья -
Разноцветные ошметки.
Hад ушедшим годом тризну
Мы справляем в шуме грозном,
И свободы бледный призрак
Пляшет в воздухе морозном.
И так далее. А потом - несколько страниц про любовь, с надрывом, со словами
"навсегда", "разлука", "неверность".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14