Говорил же дядя Федя: как хорошо, что нет снегопада... Вот тебе и хорошо!
- Кристеп, снег... - Вот всё, что я мог сказать.
По его лицу я увидел, что он понял беду ещё раньше меня и не говорил - думал, может, я не пойму.
- След потеряют, по-другому искать будут, - сказал он. - А мы собрались на конный двор, давай туда и пойдём.
Мы побежали, хотя бежать было трудно - много снега. Я несколько раз падал, поднимался и снова догонял Кристепа. Так мы добежали до конного двора, обошли его кругом и остановились возле колодца, мимо которого вчера вёл след поломанных, искривлённых полозьев.
Вчера вёл...
А сегодня следа не было. Вот здесь же он проходил, возле сруба, и дальше, возле того кустика... И Кристеп молчал, значит, тоже ничего не обнаружил.
Я присел на сруб колодца.
И вдруг Кристеп - он стоял рядом - изо всех сил ударил меня по спине и протянул руку по направлению к тайге.
Я вскочил и туда же посмотрел. Тайга была седая - она почти сливалась с пасмурным днём - и молчала. Что он там увидел?.. И я тоже, тоже: там было пятеро на лыжах! На белом снегу чернели ещё три точки - вьючные лошади. Я хотел бежать к ним и не мог с места сойти: ноги меня не слушались. Крикнуть хотел, что я здесь, здесь, - голос куда-то пропал.
А они приближались... Ступали тяжело, как люди, которые прошли много-много километров. Я крепко зажмурил глаза: пока ведь не разберёшь... Их по-прежнему пятеро или... Первым шёл дядя Федя, - это он вёл в поводу первую лошадь. В седле кто-то сидел. Кто - не узнаешь: он весь был закутан в меха.
Дядя Федя окликнул меня:
- Женька!..
И я побежал к ним так быстро, как никогда до сих пор не бегал, и ухватился за стремя, и прыгал, чтобы достать до мамы. Чьи-то руки подняли меня сзади, подсадили наверх, и на меня совсем вблизи взглянули зеленоватые глаза, мама сдёрнула варежку, и её рука гладила меня по шапке и по лицу. А я хватал эту руку, я не хотел выпускать её, чтобы мама снова не потерялась.
Ещё две лошади шли за нашей следом, одна за другой.
К стременам у них были привязаны жерди, как носилки, и там кто-то лежал под дохой. Дмитрий Романович шёл рядом и осторожно вёл лошадь под уздцы, а с другой лошадью шёл Пётр Тихонович.
- А там кто, сзади? - спросил я.
- Ямщик, - сказала мама.
- Он живой?
- Живой. Но сильно ранен.
Больше я ни о чём не расспрашивал: мы как раз остановились возле дома учительницы, где Кристеп и я ночевали.
Пётр Тихонович повёл лошадей с носилками дальше, в здешний медпункт. Маме он не разрешил идти с ними, сказал, что сам сделает ямщику перевязку и всё, что надо...
В комнате мы разделись.
Мама сидела на лавке, а локтями упёрлась в стол. Дядя Федя подошёл, взял мамину руку и поцеловал.
- Ты знаешь, Нина, - сказал он, - я вот только сейчас, в этой комнате, когда ты сидишь у стола, окончательно поверил, что ты нашлась, что это тебя мы привезли, что ты - это ты, с нами...
- Я тоже, - сказал я. - Я тоже только сейчас. А когда на лошади тебя увидал, то не сразу понял...
Она тихо засмеялась и поправила волосы - они налезли ей на лоб.
- Как же я могла совсем потеряться?
Я только теперь услышал, какой у неё хриплый голос, увидел, как она похудела за эти дни. Подбородок заострился, щёк у неё не было...
Дядя Федя ещё раз поцеловал мамину руку, потёр свои щёки - они у него густо заросли чёрной щетиной, - прошёлся по комнате из угла в угол и остановился перед Дмитрием Романовичем: председатель к этому времени уже вернулся и сидел с нами.
- А как же мы, Дмитрий Романович, дадим знать остальным группам, что можно прекращать поиски и возвращаться, что искать больше некого?
- Люди пойдут в тайгу за ними, - коротко ответил он, не вынимая изо рта трубки. - Кому надо, я сказал...
Правильно сказал дядя Федя: искать больше некого!.. Он как сказал, так и сделал - маму нашёл!
Что же с ней случилось?..
Я столько раз заставлял её рассказывать - и тогда, в "Хотугу сулус", заставлял, и потом, что знаю теперь всё так, будто сам находился с ней в тайге...
Семьдесят километров им надо было проехать от Ыйылы до того посёлка, где ждал больной, - до Кангаласов, и на всём этом пути нет жилья. Ехали они - и замёрзли. Хоть и в дохе сидишь, а всё равно холод до тебя добирается, особенно до ног. Ямщик пустил коней шагом, а сам с мамой пешком двинулся следом за санями.
День кончался - зимний день короткий. Ехать им было ещё много километров: к утру только должны были попасть на место. Но старик ямщик и ночью мог бы найти дорогу. Тяжело шагать в дохе, в валенках, но мама и он от ходьбы разогрелись и хотели уже садиться обратно, как вдруг кони захрапели и как бешеные рванули галопом вперёд - попробуй догони!
На дорогу из тайги вышел медведь... Время бы ему спать, укладываться на зиму в берлогу, а этот ещё бродил чего-то!.. И хромал. Видно, охотники его подранили, но он от них ушёл. И злой был медведь как чёрт!
Людей увидал - заревел, встал на задние лапы и двинулся на них. А ружьё в кошеве осталось! Но длинный якутский нож был у ямщика привязан к поясу. Он доху скинул, чтобы не запутаться в ней, и с ножом - навстречу зверю.
Ох и схватились!.. Медведь сгрёб ямщика передними лапами, не видно стало человека, а потом заревел ещё громче, выпустил его и несколько раз дёрнулся, перекатился через себя и затих.
Медведь лежит на снегу неподвижно, и ямщик тоже не шевелится.
Мама бросилась к нему - ямщик без сознания. Но дышит. На лице раны от когтей, кровь, и штанина на меховых брюках располосована, на бедре рваная рана.
Уже темнеть начало. И надежды не было никакой, что кто-нибудь встретится. Ямщик сам говорил, что этой дорогой почти не ездят теперь, а им надо было быстро добраться, вот и поехали здесь, напрямую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37