И ни конца ему, ни просвета в нем.
Заблудились... Это признали все. Гриня как-то сник, увял.
Держась за тростник, он лихорадочно дышал, облизывая пересохшие губы, и, казалось, не замечал комариных укусов. Егору было не легче. А Степе - хоть бы что. К удивлению Егора, Степа оказался более выносливым и крепким, чем он и Гриня.
- Ничего, братки, - говорил Степа. - Не бойтесь, не пропадем. Подержитесь за камыш, отдохните. Мы скоро найдем острова. Осикора и Афоня пошли туда, больше им некуда идти.
Лунь пролетел над ними, и они с завистью посмотрели вслед.
Гриня, утомленно улыбнувшись, сказал:
- Хай ему грец, як душно стало в камышах.
- Да, жарко и душно, - поддакнул Егор. Он хотел сказать: "Не зная броду, не суйся в воду", но сдержался, чтобы не выглядеть умненьким перед ними.
- Птицы! - радостно воскликнул Степа. - Птицы поют, слышите? Это на островах.
Гриня тоже к чему-то прислушивался:
- Верно, поют.
Егор ничего не слышал, кроме неумолчного жесткого шуршания камышовых стеблей. Или это, возможно, шумела кровь в ушах.
- Это там, - Степа показал влево.
Гриня ткнул рукой вправо:
- Не, тамочки. - Ты плохо слышишь, - сказал Степа. - Пошли налево.
Снова стали продираться сквозь зеленую решетку. То забредая по пояс в сизую от плесени воду, по которой таинственным образом скользили водомерки, то забираясь в вязкий ил, они плелись неведомо куда. Останавливались через каждые двадцать-тридцать метров и прислушивались, не поют ли птицы. А те, подав голос, умокли. Видно, в такую душную полуденную пору им было не до песен.
Залезли в глубокую жижу. Из-под ног вырывались скользкие пузыри газа, вызывавшие в воображении черт знает каких гадов и гидр.
Наконец камыш поредел, синее небо полилось в их измученные глаза. Они ринулись вперед из последних сил, почувствовав под ногами пружинистый грунт. Перед ними появилась лужайка, заплетенная болотным разнотравьем. Степа первым выскочил на нее. Она пружинила. Добежал до середины, крикнул:
- Пружинит, братки!
И неожиданно вонзился в лужайку, как гвоздь в масло, - по пояс.
- Трясина-а-а! - голос Степы стоньчав, сорвался в крике, леденящем душу.
Егор и Гриня в ужасе замерли на краю лужайки. Степа хватался за траву, она вытягивалась с корнями.
- Бей ногами! Выгребайся! - закричал Егор. - Не бойся, я помогу; Степа! Я сейчас... Упирайся руками!
Егор распластался на траве и пополз к нему. Лужайка сразу же прогнулась под ним ямой. Холодная вода, выбрызнувшая из-под травы, окатила его, но он не повернул назад. Цепляясь ослабевшими руками за непрочный дерн, он полз, полз и никак не мог выползти из ямы, словно это происходило в страшном сне. Предательская травяная крышка над трясиной прорвалась, и он забился в пузыристой черной воде.
- Не надо, Ёра! Не надо! - закричал Степа. - А то все пропадем... Вернись!
Егор судорожно бил ногами, греб руками, выбираясь к краю проклятой лужайки. Он испытывал такое ощущение, словно полз по мягкому брюху неведомого кровожадного зверя, который мог ежесекундно заглотнуть его.
С трудом добравшись с помощью Грини до куста камыша, Егор задрожал противной мелкой дрожью. Сердце его было сковано немыслимым холодом и скорбью: он ничем не мог помочь другу.
Раскинув руки в стороны, Степа опирался о тонкий травяной наст, который все больше опускался под его тяжестью и заливался жижей.
Тут Гриня, плача, закричал незнакомым, тонким голосом:
- Держись, Степочка, держись, родненький!.. И Егор, придя в себя от его крика, трясущими руками стал ломать неподатливый камыш. А Гриня тихонько выл, пытаясь сдержать плач, и смотрел выцветшими от ужаса глазами на Степу. Егор грубо толкнул его:
- Замолчи!.. Ломай камыш, быстрей! Гриня послушался.
Они торопились, а камыш гнулся, трощился, но не ломался - он был еще зеленый, и Егор с Гриней рвали его, не обращая внимания на то, что острые, как бритва, края растрощенных стеблей резали пальцы до костей.
Егор быстро связал ремешком сорванный с невероятным трудом пучочек камыша со следами их крови, текшей из порезанных пальцев, и бросил Степе. Он подтянул его к себе, оперся на него руками, пытаясь вытянуть ноги из трясины, и погрузился вместе с ним по шею.
- Выгребайся, Степаша! Бей ногами! - кричал Егор, сходя с ума от своего бессилия.
- Не могу... судорогой ноги свело, - потухающим голосом вымолвил Степа.
- Спасите Степу! Спасите! - Сорванный тонкий голое
Грини напрасно рвался к чистому голубому небу над головой.
Горячий ветер летел со степи. Всплескиваясь, ходили волнами серебристые султаны и неумолчно шуршали листья камыша, заглушая все звуки.
Скуластое лицо Степы задиралось вверх, к небу, - черная вода подбиралась ко рту. Он проговорил негромко, жалобно, умоляя:
- Егорушка, застрели меня... там страшно живому... холодно...
Егор, крича что-то в беспамятстве, выдернул наган из-за пояса и начал стрелять вверх, в равнодушное небо, выпуская пулю за пулей.
Степа забился, последний раз попытался вырваться из трясины - и скрылся в жиже. Она вздувалась в черной промоине посреди лужайки, ходила, как живая, бормоча и выпуская пузыри.
Егор и Гриня выбрались из гиблых низов уже в темноте, идя на чьи-то выстрелы, свист и отблески костра.
- А где Степашка? - крикнул Евтюхов.
Узнав Миню, стоявшего у костра, Егор снял с плеча руки Грини, судорожно цеплявшегося за него, и тот обессиленно опустился в траву. Шатаясь, подошел к деду, протянул наган.
- Миня, убей меня... Тут остался патрон. - Голос Егора был едва слышен.
Дед, потрясенный, схватил его, мокрого, жалкого, прижал к груди и, как-то рывками вбирая в себя воздух, забормотал:
- Что ты, Егорка, что ты!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94