.. От его мощного тела, скрытого туманом, шел буйный ток.
Глаза Феди остановились на Егоре, взгляд стал напряженным, и тому показалось, что они потеряли очертания, словно цветы цикория, глядящие на горячее солнце.
- Да ты ли это, Егорий? - ласково говорил Федя, не отводя от него открытого пронзительного взгляда. - Гляди-ка, ты весь совсем другой!.. Взрослый уже... Ох ты, Егор Алексеевич, а что у тебя в глазах?! Смотреть боюсь. Сказать боюсь, что там вижу... Опасный ты стал. Похож ты на своего отца - Алешу, как вспомню о нем, так плакать хочется, но глаза у тебя стали, как у деда Мини. Страха не знают, сами пугают...
Жуть пробрала Егора, чем-то колдовским повеяло на него... Встрепенулся мысль об отце привела в себя:
- Федя, ты сказал, что когда отца моего вспоминаешь, тебе плакать хочется... Почему? Разве нет его? Ты его не видишь и не слышишь?
Федя резко закачал головой, волосы разметались, закрывая лицо, и глаза его стали иными: рассеянными, туманными,
- Он для меня везде есть: и тут и там!.. Ты - тут, он - там. - Подняв голову к небу, закрестился. - Пошли, Чепура, пошли!.. А ты, Егорий, бей рыжих тараканов...
Поплыл Чепура по сверкающим золотистым волнам тумана вниз, за ним, покачивая головами, последовали степенные коровы; дальше уплывая, они утонули в бело-розовой пене, и там, невидимый в тумане, Федя проиграл "атаку" - задние коровы заторопились и побежали на звук трубы. И тут же со двора крайнего куреня раздались пронзительный свист и крик:
- Ку-у-да-а?! Ты куда полезла каналья?!
И Егор, еще не освободившийся от чар такой редкостной картины природы и встречи с блажным Федей, вскинулся, потрясенный воспоминанием. Подобное утро однажды было! Только тогда рядом находился отец...
Ему было лет десять. Отец в отпуск приехал, и они не раз вместе на рыбалку отправлялись. В тот день, помнится, удалась рыбалка. Они потрясли вентеря, которые поставили с вечера на ерике... Живет в памяти то утро, не забывается.
Отец, сильный, коренастый, смешно двигая усами в такт гребкам, умело, тихо макал весла в спокойную воду и ласково пинал босыми ногами крупных сазанов, которые вскидывались на дне лодки. Речка была чистая, розовая от чуть поднявшегося солнца, а станица туманом, будто ватным одеялом, прикрыта. В тишине, негромко поскрипывая отсыревшими уключинами, плыла их лодка вдоль станицы, правя к выгону. Когда она ткнулась в берег, Егор выскочил из нее, накинул цепь на пень. Собрав рыбу в мешок и в сумку, они стали подниматься наверх по извилистой тропинке. В сплошном тумане, пахнущем кизячным дымом, только под ногами и было видно куда ступать. Отец оглядывался, весело спрашивал: "Ты здесь, сынок, не потерялся?" Потом они вышли на просторный, утоптанный скотом выгон. Отец вдруг засмеялся, поставил мешок с рыбой на землю и взял его на руки. Егор тогда вскрикнул от удивления: он словно бы вынырнул из молока на солнце. Они остановились как раз около Витютиного куреня, затопленного таким же легким молочным киселем. И тут на веранду куреня вышел сам Витютя, поддернул серые бумазейные подштаники и как свистнет, и как крикнет: "Ку-у-да-а?! Ты куда полезла, комолая?!."
Того и деда было: маленький, сухонький, как перезимовавший сверчок, а свистел и кричал - вся станица слышала. Тут Витютя увидел их, обрадовался, соскочил с веранды, увяз в тумане по глаза и, задрав голову, пошел пороть его узким горбатым носом.
- Дядя Виталий, никак не угомонишься ты: все свистишь и кричишь, как соловей-разбойник, станишников пугаешь! - сказал отец.
- Душа просит свистеть и кричать по утрам! - гордо ответил Витютя. Станишники послухают - поймут: ага, жив, мол, Витютя, черти его еще не взяли!.. Да и скотину пугаю, чтоб в огород не лезла. - Тут он исчез из глаз споткнулся о мешок с рыбой, - вынырнул из тумана и уже таким сладким, заискивающим голоском затянул: - Хорошо-о ты порыбалил, Алеша! Подкинь рыбки на ушицу, а?.. А то у меня ревматизма сырости боится - не могу я рыбку ловить.
- А чего это я стану тебе подкидывать рыбки - родич ты мне какой, что ли? - ответил отец, удерживая смех.
Он все еще продолжал держать Егора на руках над белыми волнами тумана.
Тут Витютя аж подпрыгнул от возмущения:
- Тетку твою родную держу - и не родич тебе?!
- А зачем ты ее держишь? Пусти! Ага, боишься, Удерет! - И оба захохотали: то, видно, была их старая шутка.
Услышав голоса, на веранду вышла бабка Матрена, старшая сестра деда Мини, спросила хмуро:
- Чего спозаранку хохочете?
- Тетя Мотя, приходите к обеду с родичем Витютей, ухи поедим, жарехи, ну и пропустим по рюмочке-две, - сказал отец. - Завтра отбываю. Закончился мой отпуск.
- Придем. Чего не прийти!.. Я-то пораньше приду, помогу Панёте стряпаться, - ответила она, сразу ожив, подобрев, и пошла в курень - нашла какое-то дело.
И Витютя повеселел в предвкушении сытного обеда и выпивки. Не удержавшись, свистнул еще раз, сложив как-то по-особенному свои широкие губы, но от крика удержался. И вот тут как раз к ним подплыл блажной Федя верхом на молодом тогда еще и резвом Чепуре. Он продудел что-то на подаренной ему Витютей кавалерийской трубе.
- Эх, Федя, не так! - разочарованно сказал Витютя. - Как я тебя учил? Дай-ка трубу, еще покажу!
Виновато улыбаясь, Федя подал ему трубу. Запрокинув голову, расставив кривые ноги в черевиках, Витютя мастерски. сыграл "атаку".
- Атака! Рассыпься лавой! - закричал он. - Вот так надо, Федяшка!
Коровы, задрав хвосты, вдруг сорвались с места и с мычаньем побежали по выгону вниз, к реке.
Федя взял трубу и, старательно надув щеки, удачно на. этот раз повторил "атаку". Чепура напряженно сопел, гребя и бросая передними ногами пыль себе под живот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94