Безумцы снарядили
Гонцов,
Чтоб Гиппократа те к больному пригласили
Его рассудок исцелить.
В слезах и голосом убитым
Гонцы так стали говорить:
"Безумье властвует отныне Демокритом!
Да, чтение с ума свело его, поверь,
И что ж? не более мы чтим его теперь.
Число миров, толкует, бесконечно,
И, может быть, они полны
Бесчисленных существ, подобных мне. Так вечно
Он бредит, и еще другие видит сны:
Каких-то атомов сюда же приплетает,
Невидимых фантомов, он
И с места не сходя мечтает
Измерить небосклон,
Вселенную познать, себя не сознавая...
Он прежде хоть с людьми беседовать умел,
Теперь толкует он с собой лишь. Возрастая,
Безумье перешло предел!
Приди, божественный из смертных!.."
Этой речи
Не верил Гиппократ, но все ж пустился в путь.
Подчас какие в жизни встречи
Устраивает рок! Он пожелал столкнуть
Друг с другом мудрецов нежданно.
В тот миг, как Демокрит трудился неустанно
Над самой важною из всех своих идей:
Где у животных и людей,
В сердцах или в мозгу, таится ум?
Философ
Сидел под деревом тенистым, над ручьем,
О мышленьи томясь тревогою вопросов;
Лежала груда книг кругом,
И, погружаяся, как и всегда, в их чтенье,
Он не заметил друга приближенья.
Конечно, краток был привет друзей моих:
Не тратят мудрецы часов в речах пустых.
Про разум и людей друзья потолковали
И перешли к морали...
Мне не к чему писать о речи той,
Что мудрецы вели между собой:
Довольно, кажется, рассказанного мной,
Чтоб видеть, что народ-судья, увы, негодный!
Тогда какая ж правда есть
В словах, что мне пришлось прочесть,
Где Божиим зовется глас народный?
I. Порфиров.
Сюжет басни есть анекдот, рассказанный в iaiii из писем Гиппократа, достоверность которого (письма) подвергается, впрочем, сомнению. Абдеры, родина Демокрита, небольшой фракийский городок, жители которого славились туповатостью. Как известно, Демокриту приписывается учение об атомистическом строении мира.
169. Волк и Охотник
(Le Loup et le Chasseur)
Страсть к накоплению сокровищ,
Ты - худшее из всех чудовищ!
Глядишь, как на ничто, на милости богов!
Ужели тщетно силой слов
Сражался я с тобой неутомимо?
Ужели, глух к словам моим неумолимо,
Как ранее к речам мудрейшего, во век
Себе не скажет человек:
"Довольно! Я хочу изведать наслажденье!",
Тебе осталось жить недолго. Поспеши,
Даю тебе совет подобный от души;
Он стоит целого, поверь, произведенья.
"Я жить начну".-Когда?-"Вот с завтрашнего
дня".
Нет, Друг, послушайся меня,
Смерть может захватить тебя на полдороге,
Начни сегодня же; иначе могут боги
Тебе конец послать в единый миг,
Какой Охотника и Волка здесь постиг.
Охотник, натянув у лука тетиву,
Оленя положил стрелою на траву
С убитою им раньше ланью.
Подобною довольствоваться данью
Конечно бы Охотник каждый мог;
Но вепря видит наш стрелок
И, жадный до подобной дичи,
Он не откажется от лакомой добычи:
Желает вепря он на месте положить.
Хоть парки ножницы перерезают нить
С большим усилием, стрелою пораженный,
Однако, падает кабан изнеможенный.
Волк и Охотник
Довольно жертв? Но что же утолит
Завоевателя громадный аппетит?
При виде жалкой куропатки,
Он вновь натягивает лук.
Тогда кабан, в себя пришедший вдруг,
Кидается к нему, собравши сил остатки,
И, растерзав того, кем был он поражен,
На трупе у врага, упившись местью сладкой,
Благословляем куропаткой,
Сам издыхает, отомщен.
Начало басни к людям жадным
Вполне относится; что до ее конца,
То он касается скупца.
Волк мимо проходил, и видом безотрадным
Был восхищен. Судьбу благодаря:
"Фортуна, ты вполне достойна алтаря!
Воскликнул он. - Четыре целых трупа!
Но их беречь должно; набрасываться - глупо;
Когда еще найдешь подобный же запас!
(Не все ль скупцы так молвят и у нас?)
Одно, два, три, четыре тела!
На столько же недель, на месяц хватит смело.
Примусь за них дня через два.
Но из кишки вот эта тетива,
И ею закусить могу я несомненно!.."
За лук берется Волк зубами, но мгновенно
Стрела взвилась, - она летит в него,
Пронзая внутренность его.
За вывод мой стою я неизменно,
Те два глупца-живой пример тому;
Их той же участи постигла беспощадность:
И скупость принесла погибель одному,
Другого же сгубила жадность.
О. Чюмина.
Заимствована из Бидпая и Локмана (прим. к б. 140).
170. Нечестный Сберегатель
(Le Depositaire infidele)
Животных мир и нравы
Я в баснях воспевал;
Иной сюжет бы дал,
Быть может, меньше славы.
Волк говорит, как бог,
В моих произведеньях;
Везде, где я лишь мог,
Во всяких положеньях,
Животные, в стихах,
Людей изображали,
И умных в дураках
Нередко оставляли.
Я выводил на сцену
Одних другим на смену:
Обманщиков, льстецов,
Мошенников, тиранов,
Разумников, болванов,
И мог бы тьму лжецов
Без всякого стесненья
Прибавить в дополненье:
Из нас ведь всякий лжец,
Как говорит мудрец.
Решил он осторожно
Про люд один простой;
Иначе б невозможно
Терпеть порок такой.
И я бы в возмущеньи
Всегда протестовал,
Нечестный Сберегатель
Когда б мне кто сказал,
Что лгут без исключенья
Все люди. Ложь и ложь
Не все одно и то ж.
Великими лгунами
Эзоп был и Гомер,
Но вряд ли между нами
Найдется лицемер,
Который смел назвать бы
Лжецами мудрецов!
Нам правды не познать бы
Без этаких лжецов.
Все в них: очарованье,
Восторги красоты,
И сладкое мечтанье,
И прелесть простоты.
Бессмертны их созданья;
И, как они, зато,
При всем своем желаньи,
Не лгал еще никто.
Но лгать без размышленья,
Молоть нелепый вздор,
Как Сберегатель вор,
Не надобно уменья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80