Я хотел было их спросить, за кого они, за меня или Гришку Блинова, но потом оставил их в покое. Потом, когда отошел уже несколько шагов, вспомнил, что раньше во всех таких затруднительных случаях Сильва была моим верным товарищем и помощником, а теперь мне опереться не на кого. Мне стало очень горько и обидно, потому что перед Сильвой я никогда ни в чем не был виноват, - не виноват и теперь. Я долго ходил по школьному двору, потом пошел домой, но нигде не мог найти себе места.
Что она могла в нем найти?
27 июля.
Был у Марии. Противно и противно.
28 июля.
Написал стихи, хотя это очень глупо.
Мне вспомнился весь разговор твой умный
И наш контакт немой средь этой школы шумной...
Пускай с другими ты ведешь беседы,
С тобою полон я, а без тебя я пуст.
Что это - хорошие стихи или плохие?
29 июля.
Инспектор вызывал кое-кого из ребят и расспрашивал о взаимоотношениях с ребятами. Шкрабы все эти дни ходят страшно взволнованные. Приехал Никпетож, стал меня расспрашивать, а я не умел ничего ему толком рассказать, потому что у меня голова другим занята.
- Это возмутительно, - сказал Никпетож, - что инспектор поступает таким образом. Он должен был бы прежде всего созвать школьный совет.
Почти сейчас же после этого разговора меня вызвали к инспектору. Там, кроме инспектора, сидела страшно бледная Елникитка и с опущенными глазами - Сережка Блинов.
- Скажите нам, товарищ Рябцев, - сказал инспектор, - что вы знаете об отношениях вашей заведующей с ребятами?
- На школьном совете я вам отвечу, товарищ, - ответил я.
- У меня есть полномочия, - говорит инспектор.
- Вы вот их школьному совету и предъявите, - сказал я и ушел.
После этого я разыскал Черную Зою и говорю:
- Ты помнишь, что ты сказала мне весной?
- Да, помню, - отвечает Зоя и глядит на меня во все глаза.
- Значит, я на тебя вполне могу положиться. Вот прочитай эти стихи, они не к тебе относятся, - скажи свое мнение.
- Что не ко мне-то, я хорошо знаю, - протянула Зоя и стала читать про себя стихи. Читала она очень долго, несколько раз, - видимо, обдумывая каждое слово.
Мне, конечно, было очень интересно знать ее мнение, а она молчит. Наконец я спрашиваю:
- Ты что же, их наизусть выучить хочешь?
И тут я увидел, что она потихоньку ревет. И вдруг говорит скороговоркой:
- Ты не имел права давать мне эти стихи, раз они посвящены другой...
Я взял листок у ней из рук и тихо отошел. Черт их поймет, этих девчат!
А в гимнастической лицом к лицу столкнулся с Володькой Шмерцем и Сильвой. Я пропустил их мимо себя и говорю вдогонку:
- За битого двух небитых дают.
- Ты что лезешь, Рябцев? - отвечает Володька. - Я к тебе не лезу.
- Так с точкой, - сказал я и пошел. А Сильва стоит и смотрит на меня удивленно.
30 июля.
Ревизионная комиссия все продолжается, и говорят, что шкрабы послали в центр протест, и говорят, что будто бы даже демонстративно хотят уйти из школы. Я говорил кое с кем из ребят, и мы решили предпринять свои шаги.
А со мной было вот что: я пошел к Громовым и опять застал Марию одну. Когда она меня хотела облапить и стала говорить, что я свинья, что долго не бываю, то я ей ответил:
- Я думаю, что все это половая извращенность.
- Да почему? - спрашивает она, выпучив глаза.
- Пойдем, я тебе кое-что прочту, - сказал я, и мы вышли в сад.
Там я вытащил и прочитал ей вслух ту бумагу, которую я свистнул в СПОНе. Мария вся покраснела и говорит:
- Это еще что за гадости?
- А мне с тобой тоже гадостно.
- Да почему? - говорит Мария, и даже сквозь пудру видно, как у ней нос покраснел. - Я думала - тебе приятно.
- Нет, - сказал я решительно, - не хочу я в жизни быть каким-нибудь психом. Прощай!
- Ты глупый мальчишка, и больше ничего.
- Так с точкой.
- И ты не имеешь никакого полного права от меня уходить. Теперь не те времена. Я на тебя на алимент подам.
Она еще что-то кричала, но я уже ушел.
А для алимента ребята должны быть. Она меня на пушку не поймает...
31 июля.
Сегодня был решительный день. Я еще с утра кое-кого предупредил, а на четыре часа было собрано общее собрание всей школы со школьным советом и ревизионной комиссией. Кроме Елникитки, никто из шкрабов на собрание не явился.
Я собрал вокруг себя всех верных ребят и занял первые скамьи перед самым президиумом, а Юшку Громова, как самого горластого, посадил сзади стола ревизионной комиссии.
Первый взял слово инспектор.
- Вот, - говорит, - товарищи, я здесь перед вами как представитель института инспектуры, которая призвана от имени центра наблюдать за жизнью учебных заведений и в случае надобности вмешиваться в работу с целью ликвидации злоупотреблений. Не могу сказать, чтобы в вашей школе наблюдались какие-нибудь явные злоупотребления, но, во всяком случае, с сожалением должен констатировать, что школа приобрела нежелательный уклон... Так или иначе, ревизионная комиссия, образованная под моим председательством, вынесла такое постановление.
- Я его не подписывала, - выкрикнула вдруг Елникитка, побледнела и откинулась на спинку стула. Сейчас же притащили нашатырь, дали ей понюхать, и она пришла в себя.
- Так вот, товарищи, - продолжал инспектор, - постановление это гласит прежде всего о том, что школьные работники вашей школы не совсем соответствуют своему назначению...
Но тут я дал знак.
- До-ло-о-ой!.. Вздо-о-ор!.. Неправда-а-а!.. - закричали мои ребята со всех сторон.
- Долой!.. - ахнул Юшка над самым ухом инспектора, так что тот даже вздрогнул.
Председатель, Стаська Велепольская, стала изо всей силы наяривать в колокольчик, но тишина не восстанавливалась, пока я не подал второй знак, так что моя партия сразу замолчала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73