— Сейчас увидят... Вон он, злыдень, поплевывает.— И Юрка кивнул в сторону моста, где, облокотившись грудью на перила, стоял в своей неизменной, заношенной до дыр шинели Гошка-солдат и с усердием старался плюнуть как можно дальше в воду.
Мы прошли под широкой аркой мельничных ворот. На нижней ступеньке недавно выкрашенного желтого крыльца своей квартиры сидел Валька Гунтер. В матроске, в коротеньких штанишках и желтых сандалиях, он, сопя и пыхтя, ковырял игрушечной саблей землю. Мы теперь часто играли в войну с немцами, и у всех у нас завелись деревянные сабли и ружья, только у Вальки, возбуждая всеобщую зависть, была совсем как настоящая, в сверкающих ножнах и с портупеей, жестяная сабля и ружье, из которого он стрелял пробками по голубям. Правда, к великой нашей радости, он никогда в них не попадал.
В главном корпусе было прохладно, хотя от пыли, наполнявшей воздух, трудно дышалось. Мы разошлись, чтобы отдать принесенный обед, договорившись собраться на чердаке и поймать Подсолнышке голубя.
Но, прежде чем ловить голубя, мы, как всегда, улеглись у окна и долго с замирающим от высоты сердцем смотрели вниз. То лето было удивительно жаркое, и даже в сентябре город как будто тонул в дрожащем мареве зноя. Дрожало далекое пятнышко Святого озера, дрожали крыши домов, церковь, дрожал Тюремный замок, огромным красным камнем брошенный в уже пожухлую зелень причармышенских лесов.
На площади у церкви обучали новобранцев. Они ходили, бегали, ложились, вставали на колено, делая вид, что стреляют, потом яростно кололи штыками кого-то невидимого. Это было очень интересно, и мы решили, что с мельницы пойдем туда.
Я посмотрел влево. За кирпичным обрезом мельничной стены виднелся наш барак и крылечко, на котором сейчас желтело платье Сашеньки.
Голубей мы поймали легко: сетка была большая, и, когда я, спрятавшись в углу, дернул за нитку, привязанную к верхнему краю нашей западни, сеть сразу накрыла двух птиц. Я и Юрка посадили по одному голубю за пазуху, подтянули потуже пояса и побежали вниз.
Перерыв кончился, мельница снова работала полным ходом. В верхних этажах, под кожухами, безостановочно крутились вальцы, в нижних, мягко шурша, колебались сита, ковшовые зернотаски ползли и ползли вверх, подавая на шестой этаж зерно. И на всем лежал слой мучной пыли, которую безостановочно сметали подметалы.
Нам пришлось постоять у переезда: зеленый паровозик, с трудом выдыхая клубы пара, тащил на станцию вагонетки х: мешками муки. Барутин поставлял теперь муку для армии, и на мельнице вполголоса говорили, что он подмешивает в муку пыль, которую с шести этажей сметают подметалы, и что на это подговаривает его Гунтер. Все ждали, что преступление вот-вот откроется и Барутина с Гунтером засадят в тюрьму. Но дни проходили, складывались в недели и месяцы, а Барутин и Гунтер по-прежнему разъезжали по городу в своих кабриолетах, на тонконогих, резвых жеребцах.
Пока мы ждали у ворот, Валька загоревшимися, завистливыми глазами смотрел на наши оттопыривающиеся рубахи. Потом, покосившись на окна своего дома, подошел к нам.
— Продай голубя,— сказал он, переводя взгляд с меня на Юрку.
— А что дашь? — спросил я, хотя вовсе не собирался продавать ему голубей.
— Гривенник дам. Серебряный. У меня в копилке много. Я посмотрел на Юрку и Леньку. На гривенник можно было
купить сотню рыболовных крючков, наесться пряников, даже сходить на галерку в «Экспресс», где тогда показывали двенадцатую, самую интересную серию «Таинственной руки». Яркие, цветные афиши, расклеенные на всех заборах, волновали наше воображение: над сонным, безлюдным, утопающим в голубых сумерках городом угрожающе распростерта зловещая сиреневая пятерня. Я до сих пор помню эту пятерню так ярко, словно видел ее вчера. Соблазн был велик. Я подмигнул Юрке: продай! Своего голубя я, конечно, не мог продать: его ведь ждала Подсолнышка.
— Пятиалтынный! — решительно и зло сказал Юрка. Через десять минут мы шли со двора, по очереди исследуя
пятнадцатикопеечную монету. Пробовали ее на зуб, били о мостовую,— нет, кажется, она не была фальшивой: при ударе о камень звенела, как настоящее серебро.
Но оказалось, что три билета в кино на пятиалтынный купить нельзя, и мы долго гадали, на что же его истратить. Из лавочки Кичигина нас выпроводили быстро. Заметив наши рыскающие по полкам взгляды, хозяин спросил:
— Вам чего? Хлеба? Соли?
— Не-е-ет...
— Анисим! Гони их. Сопрут чего.
Мы отправились в другую лавчонку, к веселому круглолицему купчику «Карасев и К°», но и там ничего не могли выбрать. Тогда наконец Юрка сказал:
— А ну их к черту, эти покупки! Знаешь, Данька, давай возьмем колбасных обрезков твоему Подсолнуху. А? Больно уж она у вас тощая!
Я уж и сам давно думал о Подсолнышке, и Юркино предложение обрадовало меня. Однако, сохраняя гордость, я отвернулся и безразлично кивнул в ответ:
— Что ж, можно...
Мы купили обрезков колбасы — это было самое дешевое лакомство — и немного ландрина — кисленьких леденцов, попробовали и то и другое и отправились на площадь.
От церкви на булыжную мостовую падала большая, похожая на безногого человека тень. В этой тени, вдоль кирпичной, с отверстиями в форме крестов ограды, отдыхали новобранцы. Составленные пирамидками, стояли поодаль учебные ружья. Мы попытались подобраться к ним ближе, но усатый унтер, расхаживавший вдоль забора, так цыкнул на нас, что мы убежали за ограду.
Усевшись в тени, стали ждать, когда солдаты снова примутся за прерванные занятия. Правда, к нашему сожалению, это были еще не настоящие солдаты, а деревенские мужики в лаптях и домотканых рубахах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138