Дворы и портики, окружающие храм, служили ежедневно местом собрания огромных масс народа, так что это огромное пространство служило одновременно и храмом, и форумом, и судом, и университетом. Там происходили все религиозные диспуты иудейских школ, там сосредоточивались все процессы и гражданские дела, всё церковное преподавание. Одним словом, там концентрировалась вся деятельность нации. Здесь вечно раздавались громкие споры, это было широкое поле для диспутов, сопровождавшихся софизмами и искусными вопросами. Таким образом, храм имел большое сходство с мусульманской мечетью. Римляне, «относившиеся в это время с полным уважением к иноземным религиям, пока они находились на собственной территории, не дозволяли себе входить в святилище; греческие и латинские надписи обозначали те пункты, до которых разрешался доступ для неиудеев. Но башня Антония – главный штаб рисских вооруженных сил – была выше ограды храма, и с нее можно было наблюдать за всем, что там происходит. Полицейская власть находилась в руках иудеев; особый начальник заведовал храмом, приказывал отпирать и запирать ворота, запрещал проходить через паперть с палкой в руках, в грязной обуви, с ношей или с целью сократить дорогу. Особенно заботились о том, чтобы во внутренние портики не проник кто-либо, считающийся по закону Моисея нечистым. Так, для женщин существовали посредине первого двора особые места, окруженные деревянными заборами. Здесь-то, в этом храме, Иисус и проводил все дни в продолжении своего пребывания в Иерусалиме. Праздники привлекали в этот город огромные массы народа. Артелями по десять-двадцать человек паломники заполняли все помещения и жили в этой беспорядочной толпе, которая так нравится жителям Востока. Иисус терялся в этой толпе, и группировавшиеся вокруг него бедные галилеяне были здесь почти совершенно незаметны. Возможно, он чувствовал, что здесь он во враждебном лагере и что его здесь встретят пренебрежительно. Все, что он видел, раздражало его. Храм, как и вообще все сильно посещаемые места молений, представлял мало назидательного. Обряды богослужения сопровождались целым рядом отталкивающих подробностей, в особенности торговлей, ради которой в священной ограде храма устроились лавки. В них продавались жертвенные животные, тут же находились лавки менял. Временами можно было подумать, что находишься на рынке. Низшие служащие при храме выполняли, вероятно, свою службу с тем вульгарным отсутствием религиозного чувства, которое свойственно низшему духовенству всех времен. Это нечестивое и пренебрежительное обращение со священными предметами оскорбляло религиозное чувство Иисуса, иногда доходившее до щепетильности. Он говорил, что из дома молитв сделали воровской вертеп. Однажды, говорят, он не мог сдержать своего гнева, побил бичом этих низких торгашей и опрокинул их столы. Вообще, Сын Божий не любил храма. В поклонении, которое он задумал установить своему Отцу, не было места этим сценам, пригодным для бойни. Все эти старые иудейские установления были противны Иисусу, и он страдал от необходимости им подчиняться. Поэтому храм (или его место) внушал на первых порах христианства благоговейные чувства только иудействующим христианам. Настоящие новые люди питали отвращение к этой античной святыне. Константин и первые христианские императоры оставили там неприкосновенными языческие сооружения Адриана. И только такие враги христианства, как Юлиан, вспоминали об этом месте. Когда Омар вступил в Иерусалим, место, где находился храм, было нарочно осквернено из ненависти к иудеям. Только ислам – этот до некоторой степени возрожденный иудаизм, поскольку последний является воплощением наиболее характерных черт семитизма, – отдал ему почести. Место это всегда было антихристианским.
Перед последним, самым долгим своим пребыванием в Иерусалиме, закончившимся его смертью, Иисус пытался заставить выслушать себя. Он стал проповедовать, о нем стали говорить, заговорили о некоторых делах, которые считали чудесными. Но в результате всего этого не создалось ни церкви в Иерусалиме, ни группы учеников среди иерусалимлян. Прекрасный учитель, прощавший все, лишь бы его только любили, не мог встретить большого сочувствия в этом святилище суетных диспутов и устаревших жертвоприношений. Он завязал только несколько добрых связей, принесших впоследствии свои плоды. Неизвестно, именно тогда ли он познакомился с семьей из Вифании, доставившей ему столько утешения среди испытаний последних месяцев. Но может быть, тогда у него начались сношения с Марией, матерью Марка, в доме которой несколько лет спустя состоялось собрание апостолов при участии самого Марка. Точно так же весьма рано он привлек внимание некоего богатого фарисея Никодима, члена синедриона, пользовавшегося в Иерусалиме большим уважением. Человек этот, по-видимому, честный и добросовестный, почувствовал симпатию к юному галилеянину. Не желая скомпрометировать себя, он, говорят, явился к нему ночью и долго говорил с ним. Без сомнения, Никодим сохранил о нем благоприятное впечатление, так как впоследствии он защищал Иисуса от обвинения своих же собратьев. После смерти Иисуса он окружает благочестивыми заботами тело учителя. Никодим не сделался христианином; он полагал, что благодаря своему положению не мог вступать в революционное движение, не имеющее еще в своих рядах известных людей. Но он очень дружелюбно относился к Иисусу и оказывал ему услуги, хотя и не был в состоянии спасти его от смертного приговора, который в ту эпоху, к которой мы приблизились, уже был как бы подписан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40